- В мансарде он, в башне. Он там все время сидит. Неужто до сих пор не знаешь? - скривившись, ответил он, явно недовольный тем, что не смог меня расколоть, сумел я воспользоваться одиночеством симпатичной бабёнки, которая для него, сермяжного мужика, была явно недостижимым идеалом, или нет.
На спортивной площадке играли в футбол ребята. Один из них, бросив игру, подлетел ко мне с воплем:
- Сергей Александрович! Сыграйте с нами! А то, мы продуваем!
- Не могу, Миша. Занят сейчас. Освобожусь, и мы обязательно отыграемся.
На лице парня отразилось сильное разочарование. Я ловил себя на мысли, что дети действительно быстро привязались ко мне. Возможно, в этом нет моих заслуг. Это лишь следствие того печального обстоятельства, что в подобных учреждениях, школах, детсадах или приютах слишком мало мужчин. Кроме меня, охранников, сторожей и древнего старика, инструктора по трудовому воспитанию, все остальные работники были женщинами: воспитатели, педагоги, медсестры, администрация. А детям, особенно мальчишкам, нужен мужской пример, отец, или старший брат, на которого им хочется равняться, с кем они могут поделиться затаёнными желаниями, планами на будущее, мечтами. Я играл с ними в футбол, учил их плавать, выслушивал их рассказы, порой сопливые и трогательные, не предназначенные для женских ушей.
Покинув «зал управления» я направился быстрым шагом к мансарде, которая находилась в квадратной башне с флагштоком. Именно там повесилась Лиля, подружка Кати. Хотя я видел на видеомониторе, что Ваня, который сейчас находился там, жив и здоров, все равно не мог унять беспокойство, заполнившее душу промозглым туманом. Почему это место оставили открытым для детей, я не мог понять. Я обошёл по периметру здание и оказался у заднего входа в особняк. Вверх вели деревянные ступеньки, которые заканчивались узким лазом. Открыв люк, я вылез, в нос ударил запах пыли и старого рассохшегося дерева. Машинально взглянув вверх, где сходились стропила, которые поддерживали потолок из грязно-жёлтого кирпича. И словно неприятный ледяной ветер пронизал меня, заставив поёжиться, когда я представил, как здесь висел, покачиваясь, труп девочки в ночной рубашке.
Ваня, худенький мальчик с вихрами цвета тёмной меди, круглой мордашкой, особенно густо усыпанной веснушками около курносого носика, стоял у окна, прижимая к себе пушистого белого кролика, игрушку для кукольного театра, которую можно надевать на руку, как перчатку. Он никогда не расставался с ней, воспринимал, как единственного друга, с которым мог общаться на равных. Нет, Ваня не был аутистом, вполне обычный ребёнок, лишь немного замкнутый и застенчивый.
Он резко обернулся, когда я поставил ногу на издавший жалобный скрип пол из плохо пригнанных между собой досок с облезшей кое-где краской. Подошёл ближе, присев на корточки перед ним, чтобы наши глаза встретились.
- Ваня, за тобой приехали, - тихо, но внятно проговорил я. - Твои новые родители. Они тебя ждут.
- Я не хочу ехать, Сергей Алексаныч, - очень медленно, растягивая каждое слово, ответил он.
- Почему? Ты же хотел, чтобы у тебя появились родители, дом.
- Не хочу ... к ним.
Мне показалось, в его голосе послышались слезы. Я понимал, малышу грустно покидать место, где он провёл большую часть своей жизни, но, казалось, проблема состоит вовсе не в этом. Я попытался его обнять, успокоить, он вдруг прижался ко мне и прошептал:
- Я боюсь, они меня на органы ... разберут.
Эта фраза в устах десятилетнего ребёнка звучала так дико, что я отстранил его, взглянул прямо в его не по-детски серьёзные глаза, чтобы оценить, насколько реально он осознавал то, что говорил.
- Ванечка, ну что ты за глупости говоришь?! Ты будешь писать мне, а я прослежу, чтобы тебе было хорошо. Обещаю.
- А если я перестану писать? - сдавленно, почти одними губами, пробормотал он.
Только я открыл рот, чтобы ответить и осёкся. Действительно, что я смогу сделать, если с мальчиком что-то случиться? Брошусь в комиссию по международному усыновлению, чтобы проверить? Поеду в Англию, чтобы узнать, как обращаются с русским ребёнком? Передёрнулся от мысли, представив адвоката Астахова, который занимался усыновлением иностранцами наших детей. Этот лощёный сноб мне никогда не нравился, с тех пор, как он вёл юридическую передачу на телевидении.
- Хорошо, Ваня, давай сделаем так. Если ты точно решил не ехать, я сейчас вернусь к Инессе Владимировне, и скажу, что тебя не нашёл. Эти люди уедут, или найдут другого мальчика.
Он совсем не обрадовался моим словам, обвил меня за шею, прижался и горячо прошептал в ухо:
- Вас накажут за это?
- Это не имеет значения, Ваня! - в сердцах бросил я, совершенно не хотелось спекулировать честностью мальчика.