Абигайль подлила какао в обе чашки.
- Вы уверены, что хотите что-то рассказать?
- Да, детка. Я вам все расскажу - Доминик такой замечательный, и я не хочу, чтобы о нем сложилось превратное впечатление, особенно у вас, Абигайль.
Абигайль ничего не ответила. Миссис Маклин продолжала:
- Ему сейчас - дайте-ка подумать - исполнилось сорок. А когда ему было двадцать с небольшим, он женился на очаровательной девушке - высокой, темноволосой. Она была такой красивой! Я, правда, не думаю, что он сильно любил ее - скорее всего, просто увлекся, но поначалу увлечение можно принять за любовь, разве не так? Она была из тех женщин, которые сводят мужчин с ума. А Доминик молод, красив, со связями, да и богат, - вы знаете об этом, Абигайль? - и они поженились. Но уже через несколько недель выяснилось, что она легкомысленна, капризна, и через полгода она погибла в автокатастрофе вместе со своим дружком. С того дня Доминик очень изменился - и дело не в том, что она разбила его сердце, - нет! - к этому времени все его чувства к ней прошли, но гордость была уязвлена. Девушки тут же принялись оказывать ему всяческие знаки внимания: он же был прекрасной партией, - но он всем дал понять, что женщины его больше не интересуют. Главное, что у него была и есть его работа; она поглощает его целиком - и это уже навсегда. Вы знаете, он привык скрывать свои чувства, - она помедлила, - по крайней мере так было до недавнего времени, сейчас я в этом не уверена. Он ведет светский образ жизни, так как у него много друзей, его любят; он красив, и у него есть все: внешность, ум, положение в обществе, деньги, которые он не знает, куда девать, - все, кроме любимой женщины.
Абигайль так сильно сжала чашку, что пальцы ее побелели. Она робко сказала:
- Он так любит детей и очень добр к своим пациентам, они доверяют ему. Мне жаль, что у него нет любимой женщины и что он никому не позволяет любить себя.
Миссис Маклин посмотрела на нее долгим задумчивым взглядом.
- Жаль, очень жаль, - согласилась она, - тем более что ни одна женщина моложе сорока лет не прошла мимо Доминика равнодушно.
Абигайль, которая вообще редко краснела, залилась краской.
- Так вот почему?.. Но он ведь не думает, что я?.. Он так сердится на меня все время - то есть почти все время, - честно призналась она. - Я не знаю... Я постараюсь держаться от него подальше, насколько это возможно. Надеюсь, когда-нибудь он встретит женщину, которая сделает его счастливым.
Абигайль поднялась из-за стола и понесла поднос с чашками на кухню.
"Ты можешь сделать его счастливым, - шептало ей сердце, - потому что ты безумно любишь его".
Она утопила эту бредовую мысль в струе воды из-под крана, вымыла посуду, стараясь не думать о Доминике ван Вийкелене. Затем вернулась в гостиную, поблагодарила миссис Маклин за рассказ - и больше они о профессоре не говорили. Абигайль стала расспрашивать ее о здоровье, сочувственно выслушала мелкие жалобы, и вскоре они отправились спать. Абигайль легла в постель, запрещая себе думать о будущем, потому что в нем не будет Доминика, а она без него уже не представляла свою жизнь, но теперь она знала, что его предали, пусть и очень давно, и он не способен полюбить ни ее, ни какую другую женщину. "В конце концов, - с горечью призналась она, - я уже привыкла к его раздражительности и ледяному тону, и отношение мое к нему от услышанного не изменилось". Теперь она просто не будет обращать на его тон никакого внимания, по крайней мере постарается.
Незаметно пролетали дни с их рутиной и неожиданными проблемами. Погода испортилась окончательно: часто шел мокрый снег, а небо стало безнадежно свинцовым. У Абигайль протекали ботинки, но она не решалась купить новые, так как за первую неделю работы в больнице денег еще не получила, а после того, как она заплатила миссис Маклин за комнату, у нее почти ничего не осталось. Может быть, ей заплатят только по окончании работы в больнице, а о том, чтобы занять денег у Боллингера, не могло быть и речи. Она не хотела встречаться со стариком, пока была опасность заразить его. Ситуация в отделении улучшилась, хотя многие сестры еще не вышли на работу после болезни, но новых случаев заражения не наблюдалось. Жизни детей больше ничего не угрожало, но они нуждались в лечении. Абигайль очень привязалась к малышам и очень радовалась их выздоровлению; даже маленький Янти наконец пошел на поправку.
Пошла вторая неделя ее работы в больнице. Как-то днем в палату пришел профессор, он был один. Осмотрев детей, он внимательно просмотрел результаты анализов и листы назначений, выразил свое удовлетворение их состоянием и спросил Абигайль:
- Когда вы собираетесь вернуться к нормальному режиму работы, сестра Трент?
Абигайль постаралась придать своему голосу сдержанную учтивость:
- Завтра, сэр. Сестра Рицма, наверное, говорила вам, что две сестры выздоровели и выходят на работу, а третья появится к концу недели. Правда, сэр, что карантин с отделения на днях снимут?
- Да. В какую смену вы будете работать? Она знала, но не хотела говорить ему.
- Не знаю - это решает сестра Рицма.
- Когда у вас выходные? - расспрашивал он.
- Мне дадут выходные, как только появится возможность. Сестра Рицма любезно предложила мне самой выбрать удобное время.
- И как вы собираетесь их провести? Хотите куда-нибудь поехать или, может, проведете их с Боллингером? Я могу его отпустить.
- Спасибо, сэр. Я еще не думала об этом. Может быть, я возьму его куда-нибудь погулять или в кино - он любит ходить в кино.
Профессор посмотрел на нее без улыбки, глаза его были задумчивы и серьезны; она надеялась, что он вспомнит, что ей должны жалованье за неделю, но он только сказал "понятно" и величественно вышел из палаты.
Ей определили дневное дежурство - с полвосьмого до четырех. Профессор же обычно приходил к своим пациентам около полудня, а затем после пяти; это означало, что она будет видеться с ним только раз в день, а в операционные дни она была лишена даже этой скромной возможности. "Может, все и к лучшему", подумала Абигайль. Зато вечера у нее будут свободны, и она сможет почаще разговаривать с миссис Маклин, а по дороге из больницы будет заходить к Болли. Все великолепно устраивается, убеждала себя Абигайль; но сколько еще ей предстоит здесь работать?
Она решилась поговорить об этом с сестрой Рицмой во время перерыва, и та за кофе сообщила ей, что профессор договорился, что она будет работать в больнице до его дальнейших распоряжений.
- Хотя, - сказала сестра Рицма, - надеюсь, что вы не сию минуту покинете нас, потому что еще неделю-другую ваша помощь нам будет очень нужна.
Узнав об этом, Абигайль с легким сердцем вернулась в свою палату.
Сначала ее очень удивляло, что Ян приезжал за ней в больницу. Когда это случилось впервые, она, разумеется, поблагодарила профессора за его любезность, и он, посмотрев на нее сверху вниз, раздраженно объяснил, что, поскольку многие сестры больны, его долг - заботиться о тех, кто продолжает работать, чтобы не остаться совсем без обслуживающего персонала. Больше она этой темы не касалась, но как же приятно было каждый вечер видеть, что "ролле" ждет ее у крыльца и что ей не надо идти одной по безлюдным темным переулкам.
В тот день, когда ей нужно было выйти в дневную смену, она чувствовала себя вялой и невыспавшейся. Чтобы успеть приготовить завтрак и напоить чаем миссис Маклин, ей пришлось встать в шесть часов утра, а накануне вечером она задержалась на дежурстве. Тем не менее она оделась и бодро зашагала по еще темным маленьким переулкам, на ходу весело отвечая знакомым молочникам, почтальонам и мальчишкам-газетчикам на их бодрое "Доброе утро!". Ночная сестра также была в прекрасном настроении, так как дежурство прошло без происшествий. Младенцы спали, и Абигайль помогла разнести завтрак старшим детям, с которыми они вместе весело посмеялись над ее акцентом и над тем, что она не понимает и половины того, что они ей говорят. Затем проснулся Янти, и она поднесла ему бутылочку с молоком. Он все еще был очень слаб; она уселась возле кроватки, ласково прижала его к себе и начала поить из бутылочки, нежно глядя в его тусклые после болезни глазки.