Многие рвались вперед, норовя схватить Сильфарина руками и растерзать на месте. Другие в беспамятстве кричали: «Варвар! Пусть умрет!»
Пусть умрет…
Однако Файлис и Лоугар не позволили разгневанной, обезумевшей толпе убить своего пленника: преданный вассал вез исчадие ада своему господину, а уж тот должен был решить, как поступить с тем, что попало к нему в руки.
Сжечь? Отрубить голову? Отдать на съедение тиграм? Или, может, пусть его заклюют разъяренные ястребы? Вариантов было много. Только выбирай, вождь Хакрис!
Да, Сильфарин знал обо всем этом многообразии: грозный Лоугар еще в первый день плена снизошел до того, чтобы посвятить мальчишку во все детали.
Рассказывал и криво ухмылялся.
Пошевелив затекшими стопами, юный человек вздохнул: обещанного ему суда все не было, и это начинало его томить. Ожидание давило похуже низкого потолка, заставляло отчаиваться, бояться, слишком много думать о ненужном… Зачем они так тянут? Хотят вынудить поддаться убивающему разум страху? Нет, Сильфарин не позволит им сломать его! Малодушие – грех – так говорила Тайша.
Тайша!
Неужели мальчик больше никогда не увидит свою названную мать? Неужели еще несколько изнурительных дней и ночей без сна – и он умрет?
Сердце на мгновение сжалось и как будто готово было остановиться… Но лишь на мгновение. Переступив порог отчаяния одним широким шагом и с закрытыми глазами, он обеими руками схватился за невозмутимую опору спокойствия и равнодушия, как тонущий в болоте хватается за последний, самый тоненький стебелек. Он крепко держался. И страх смерти отступил, и холодная готовность к любому исходу почему-то грела душу.
Но Тайша… Жаль. Просто жаль.
И еще жаль, что не получилось у него найти Свет…
Но… кто знает, может быть, так и должно быть? А вдруг Свет Рунна горит именно там, на обратной стороне жизни, вдруг он спрятан где-то во мраке преисподней? Возможно, смерть – лишь следующий шаг по его пути… Ведь никому не ведомы все замыслы Создателя.
Смерть. Да, теперь он готов встретить ее с радостью. Ведь она приведет Сильфарина прямо к Нему…
- Я буду умирать улыбаясь, - пообещал сам себе мальчик. – Я… я не стану просить. Ни о чем. Не стану. Я не боюсь. Смерти. Я буду умирать улыбаясь…
Слова прозвучали тихо и хрипло, словно вырванные из горла тяжелобольного. Но было ли это важно? Сильфарин произнес это для самого себя и для того, кто вел его, а уж Он-то все услышит…
- Научи меня тоже.
Прозвучавший из-за спины голос был глухим и низким, но определенно, принадлежал не взрослому мужчине.
Сильфарин, не удержавшись, резко вздрогнул и повернулся на другой бок. Стало так больно, что он невольно охнул и зажмурился, и из-под слипшихся ресниц потекли жгучие слезы. Лишь оправившись от этого дикого приступа, пленник задышал ровно – и открыл глаза.
Перед ним сидел закованный в железные кандалы мальчишка. Примерно его возраста, такой же худой и измотанный, только смуглый, еще более чумазый и покрытый синяками. Волосы его, судя по всему, еще недавно были начисто сбриты и лишь после нескольких дней в плену у крихтайнов немного отросли. На руках и ногах мальчика вздулись страшные покрасневшие волдыри. Из мелких ран сочилась прозрачная сукровица. Сильфарин поспешно отвел взгляд… и тут наткнулся на глаза своего соседа по тесной темнице...
Трудно было описать эти глаза. Черные-черные и какие-то… как будто не зрачки в них – дыры. И в этих дырах не было абсолютно ничего, кроме Пустоты, которая манила и звала, тянула за собой, затягивала, засасывала. Как трясина. Только много хуже.
Сильфарин содрогнулся, но оторвать глаз так и не смог. До тех пор, пока странный мальчишка сам не отвел взгляда, будто сжалившись. Сильфарин облегченно вздохнул.
- Чему тебя научить? – спросил он.
- Улыбаться перед смертью. Я тоже хочу. Только вот… я не умею улыбаться. Вообще не умею.
Ребенок без улыбки… Тайша говорила, что все дети должны радоваться жизни и смеяться. Каждый божий день. А этот… Он помимо воли перевел взгляд на губы своего странного собеседника, которые и в самом деле были неподвижны, будто мертвы, и тут…
Только тут он увидел это.
Точнее, он не увидел того, что ожидал увидеть, что должен был увидеть, должен был…
Подбородок мальчика был гладким и чистым… В смысле, совсем чистым. У него не было родинки.
Жуткое это было ощущение. Как будто Сильфарин вдруг покинул свое тело и увидел самого себя чужими глазами. «Так вот, оказывается, как это выглядит со стороны…»
- Ты кто? – почти шепотом спросил Сильфарин у мальчугана.
- Рагхан.
- Ясно, но я имею в виду… Ты ведь не…
- Меня здесь называют человеком.
Несколько минут оба молчали.
- Но ведь… почему же ты так не похож на других людей? – выдавил Сильфарин и, освободившись от вопроса, едва заметно ухмыльнулся: еще совсем недавно рельм Ругдур его самого спросил примерно о том же.
- Может быть, по той же причине, что и ты? – отозвался Рагхан. – А на самом деле… Я не знаю. Всю свою жизнь я слушал, как ОН твердил мне о том, что я не такой, как все мои соплеменники.
- Кто – он?
- Это моя тайна, - нахмурившись, отрезал Рагхан.
- Хорошо, не лезу, - быстро отступился Сильфарин. – Ты видел других людей?
Рагхан был, казалось, удивлен.
- Конечно, я ведь одиннадцать лет рос среди них. Они ужасны и жестоки, но меня они почему-то боятся.
- Боятся? – Сильфарин чуть не поперхнулся собственным языком. – Ты сказал, боятся?
Он не мог понять: как такое могло быть?
- Да, - как ни в чем не бывало сказал Рагхан. – Боятся. Мне кажется, это связано с моим господином, а не со мной, но в любом случае, они не трогают меня. Каждый раз, когда я появлялся среди них, они ластились ко мне, как кошки, хватали меня за ноги и гладили мою кожу. – Мальчик поморщился и передернул плечами. – Это было отвратительно! Эти их руки… Длинные, холодные… и все время в крови. Все время…
Сильфарин сострадательно улыбнулся своему новому знакомому, представив описанную Рагханом неприятную картину. Потом задумался, рассматривая собеседника, который выглядел все более и более подавленным.
Впервые в жизни рожденный по воле Рунна встретил подобного себе. И это случилось в сырой тюрьме, в плену у крихтайнов, когда жить, скорее всего, осталось каких-то несколько дней… А ведь они могли быть друзьями, даже братьями.
И снова – жаль. Просто жаль.
- Мы похожи, Рагхан. Меня зовут Сильфарин.
Потупившийся было мальчик шмыгнул носом и поглядел на Сильфарина исподлобья. Сперва пристально, будто оценивая, но потом почему-то напугано. Дрожь пробежала по исхудавшему телу, сквозь загар и слой грязи на лице проступила мертвенная бледность, а из пустых глаз… побежали слезы.
- Нет, - наконец прошептал Рагхан. – Ты другой. В тебе нет Пустоты…
- А ты… А в тебе?
- А ты разве не видел? – … с вызовом и яростью вскинул голову, нашел глазами глаза Сильфарина, крепко, цепко схватил пустым и чарующим взором, будто за руку держал… – Теперь видишь? Видишь?! Ну, говори!
Ответа не последовало.
- Чего молчишь? Ну? Говори же! Боишься? Меня боишься? А мне плевать! И правильно: все меня боятся! Все меня ненавидят! Все…
Слезы оставляли светлые следы на лице несчастного, он зажмурился и обмяк в своих кандалах.
- Лучше б я был таким, как все люди… Но я другой. И ты другой. Ты спасен…
Прошло немало времени, прежде чем Рагхан с горечью добавил:
- А вот я проклят
Глава 5
За плечами осталась земля Колириана. Заливные луга близ реки Тауны, огороды и пашни рельмов-земледельцев постепенно превратились в голую степь: ни деревеньки, ни лачужки взор не зацепит, ни даже деревца. Только трава да кустарники с узкими листьями. Через семь дней пути стало невыносимо жарко, листва на тонких ветвях сменилась колючками, и раскаленный диск солнца покраснел, как налившийся плод. На сухой, испещренной мелкими трещинами земле копошились юркие ящерицы. В воздухе, дрожащем от зноя ранней южной осени, стоял солоноватый запах испарений.