Головин почувствовал жалость к этому человеку. Семен Васильевич понимал, что хорошей жизни на чужбине не может быть ни у одного беглеца, как бы тот не хаял и не ругал свою бывшую родину. Шуйский настолько сыгранная фигура, что сейчас годится лишь на то, чтобы сделать попытку вывести из себя русского посла перед переговорами.
— Я служу своему Отечеству, Российской империи! — заявил Головин.
— Знаю, читаю, — усмехнулся вымученной улыбкой Василий Иванович. — В этой газете много лжи, но она положена меж горстки правды. Умен тот, кто это придумал. Вот и для тебя нашлось оправдание предательства.
Головин хотел запротестовать, сказать, что это Шуйский первый преступил клятву верности, когда организовал покушения на Димитрия Иоанновича. Однако, посол понимал, что вступать в дискуссию нельзя. Именно этого и добиваются шведы: вызвать чувство вины за клятвоотступничество, или и вовсе переманить Головина на шведскую сторону. Тогда они прогадали. Слишком проникся Семен Васильевич государственной политикой. Да и род Головиных нынче высоко поднялся.
— Я могу попросить государя-императора милости для тебя, Василий Иванович! — сказал Семен Васильевич, смотря на Шуйского, которого, действительно, было жалко.
— Кого? Ты же знаешь, что он самозванец! — закричал Шуйский, сразу же переходя на кашель.
— Ты сыграл, Василий Иванович, но проиграл. Смирись! — сказал Головин и решительно направился из комнаты прочь.
В коридоре стоял все тот же распорядитель.
— Подобным приемом вы наносите урон чести русскому послу! Если нынче же я не встречусь с королем, то на этом буду считать свое посольство несостоявшимся. Какие последствия это будет иметь в дальнейшем, понимаете! Россия оставит за собой ответ за принудительную встречу посольства с предателем, — каждое слово Головин выговаривал четко, официальным тоном.
— Вас ждут! — безэмоционально сказал распорядитель и указал рукой направление.
Возле зала королевских приемов уже были остальные представители русского посольства. О’Шелли хотел было задать вопросы, но хмурый и решительный вид Головина не предполагал ответов, поняв это, ирландец не решился.
В приемном зале посольство заставили обождать еще минут пятнадцать. Но король, а вместе с ним и королевич, соизволили прийти и занять свои стулья, возвышающиеся на невысоком пьедестале.
Поклон Головина был такой, что болезненного вида Карл IX поморщился.
— С чем пожаловали? — спросил шведский король, не забыв до того, принять дары.
— Нашим державам нужен мир! Важно разметить границы и не нарушать их более никогда! — Головин заявил о главном вопросе посольства.
— А разве можно иметь дело с Московией? — спросил Карл.
Его слова, даже без пренебрежительности в голосе, звучали оскорбительно.
— Не более, чем и Вашим государством, Ваше Величество! — парировал Головин.
— Вы оставили нас один на один с Речью Посполитой, отказали в базах снабжения, — озвучил обвинения Карл.
— Позволю себе заметить, что из Москвы положение, которое сложилось более года назад, видится иначе. У моего государя так же есть в чем обвинять шведскую сторону. Но Российская империя желает мира, торговли и взаимного обогащения, — выдавал заготовленные фразы посол.
— Я представлю Вам одного человека! — король усмехнулся. — Знакомьтесь! Ясновельможный пан Николай Кшиштоф Радзивилл.
Из свиты шведского короля на шаг вперед вышел поджарый, с жестким и ненавидящим взглядом, мужчина в годах. Лях не только не поклонился, казалось, если бы не резиденция короля, то он и сплюнул бы под ноги Головина.
Русскому послу пришлось сильно напрячься, чтобы не показать своего удивления и даже ошеломления. То, что поляки собираются на сейме склонять Сигизмунда к миру со Швецией, Головин уже знал, но то, что переговоры уже начались, не догадывался. Хотя это может быть инициативой пожилого Радзивилла, который в молодости был более чем эксцентричным, видимо, не растерял авантюризма и с годами. В любом случае — это очень серьезный фактор.
— Значит ли это, что Швеция становится враждебной для России державой? — спросил Головин.
— От чего же? — усмехнулся самодовольно шведский король. — Разве у вас не заключено мирное соглашение с Речью Посполитой? Вот и мы можем разговаривать.
— Смею напомнить вам, ваше величество, что без одобрения Сейма русско-польский договор не столь устойчив. Скорее, он держится на силе русского оружия. Вероятно, именно опора на победоносное войско моего государя и есть самая крепкая причина мира, — говорил Семен Васильевич под сверкающими ненавистью взглядами Радзивилла.