— Говорят, я сексуальна, — отметила она.
— Не сомневаюсь в этом, — сказал он. — То есть выглядит правдоподобно.
— Я твоя, — сказала она, — если ты меня хочешь.
— Да, — сказал он, — вот в чем вся сложность — захотеть.
— Ты должен только, — сказала она, — изобразить легчайший жест уступки — как, например, кивок, слово, кашель, крик, пинок, изгиб, хмычок, оскал.
— Вероятно, мне это не понравится, — сказал он, — сейчас.
— Мне снять одежду? — спросила она, проделывая соответствующие намерению телодвижения.
Одним-единственным шагом, как, он часто видел это практикуют в кино, Блумсбери оказался «подле нее».
— Марта, — сказал он, — старушка моя, ну почему ты никак не можешь похоронить прошлое? Тогда то были дни гнева, страсти и достоинства, но теперь, в свете нынешних стандартов, практик и отношений, с теми днями покончено.
При этих его словах она разрыдалась.
— Сначала ты вроде был заинтересован, — промолвила она (сквозь слезы).
— Ты очень добра, что попробовала, — сказал он. — Заботлива. Вообще-то и крайне привлекательна. Даже соблазнительна. Меня иногда это обманывало по несколько мгновений подряд. Ты хорошо выглядишь в штанишках борца с быками.
— Спасибо, — ответила она. — Ты сказал, что у меня роскошная корма. Хоть это сказал.
— Так и есть.
— Ты не можешь забыть, — спросила она, — о Дадли?
— Дадли?
— Дадли, который был моим возможным любовником, — уточнила она.
— До или после Джека?
— Дадли, который на самом деле сломал наш ménage[5], - сказала она, в ожидании уставясь на него.
— Ну да, — ответил он, — наверное.
— Расскажи мне о радости еще.
— Радость была, — сказал Блумсбери. — Не могу этого отрицать.
— Действительно такая, как ты сказал? Мрачная и парадоксальная?
— Все это было, — галантно ответил он, — тогда.
— Тогда! — произнесла она.
Повис момент молчания, в который оба они вдумчиво слушали «Звездно-полосатый стяг», тихо игравший в соседней комнате у них за спиной.
— Стало быть, у нас, как говорится, всё? — спросила она. — И никакой надежды?
— Никакой, — ответил он. — Из мне известных.
— Ты нашел того, кто больше тебе нравится?
— Дело не в этом, — сказал он. — Это здесь ни при чем.
— Херня, — сказала она. — Знаю я тебя и все твое похабство.
— До свидания, — ответил Блумсбери и вернулся в аппаратную, заперев за собой дверь.
После чего возобновил вещание, быть может, с трепетом, но не ослабив решимости не хлестать, как гласит народная мудрость, дохлую кобылу. Однако электрическая компания, которой не платили с самого начала до самого конца, наконец закончила предоставлять дальнейший электроток для радио, следствием чего вещание — как слов, так и музыки — прекратилось. Так завершился тот период Блумсбериевой, как говорится, жизни.
Бал Венской оперы
Я не желаю видеть элегантные щипцы! заявил Тупелл. Пусть инструмент выглядит таким, каков он есть, внушительным оружием! Arte, поп vi (искусство, не сила) можно выгравировать на одной половинке; a Care periпео (заботься о промежности) на другой. Спутник его ответил: Испытание врачебной прогностической сметки в том и состоит, чтобы определить, когда пора заканчивать с медикаментозными и диетическими мерами и выскребать матку, чрезмерные колебания же здесь подлежат порицанию, хоть и благородны… Я вовсе не имею в виду, что нам следует проводить терапевтический аборт с легким сердцем. Напротив, я всегда медлю с принятием подобного решения и всегда прибегаю к нему лишь по должным консультациям. Если же, напротив, медведь задирает человека, орочи незамедлительно организуют охоту, излавливают медведя, убивают его, съедают сердце, а остальное мясо выбрасывают; шкуру же они оставляют, коя вместе с головой зверя служит саваном для убиенного. У вогулов к мести взывают ближайшего из родственников. Гольды имеют тот же обычай применительно к тигру; его убивают и хоронят с такой вот краткой речью: Теперь мы квиты, раз ты убил одного из наших, мы убили одного из твоих. Теперь давай жить в мире. Не трожь нас больше, или мы тебя убьем. Карола Митт, волосы каштановые, глаза карие, всего девятнадцать, родилась в Берлине (настоящее имя: Миттенштейн), покинула Германию пять лет назад. В старшем классе женской школы при католическом монастыре Святого Сердца в Гринвиче, Коннектикут, Карола отправилась на Бал Венской оперы в «Уолдорф-Асторию», где ее приметила редактор журнала «Гламур».
Я о том, продолжал доктор, что нам следует тщательно осматривать каждую пациентку и выскребать матку, пока не начался ретинит; пока желтуха не показала нам, что имеются явные повреждения печени; пока у пациентки не начался полиневрит; пока она не заболела токсическим миокардитом; пока не дегенерировал мозг et al[6]. - и это может быть сделано. На Балу Венской оперы играл Майер Дэвис. Офортисты, сказал человек, доставляют Светские Заказы в аккуратных стильных шкатулках. Они вынуждены перекладывать свою работу папиросной бумагой, чего типографы высокой печати в своих расходах могут при соблюдении осторожности избежать. В продаже имеются шкатулки для карточек и прочих всевозможных Светских Заказов, оклеенные мелованной бумагой и предназначенные для соответствующих форматов. Сколь ни превосходна была бы ваша работа и ее качество, женщины, обладающие необходимыми практическими навыками, не будут удовлетворены, если упаковки не столь аккуратны, как те, что рассылают офортисты. Дьявол не так коварен, как убеждена чернь, да и не албанец он вовсе. (Карола Митт вскоре оставила свои планы стать художницей, зарабатывала по $60 в час под софитами и появлялась на обложках «Bora», «Харперс Базара», «Мадемуазели» и «Гламура», делила квартиру в Гринвич-Виллидж еще с одной девушкой, страстно желала выйти замуж и поселиться в Калифорнии. Но все это было позже.)
Редактор «Гламура» сказала: Возьмите Долорес Веттах. Долорес Веттах сочна, лоренианска и вдвойне иностранна (ее отец из Швейцарии, а мать из Швеции); в возрасте пяти лет она переехала из Швейцарии во Флашинг, Нью-Йорк, где ее отец устроил норковую ферму. Теперь ей около двадцати четырех («здесь учишься не соблюдать точность»), и Долорес уже избрали Мисс Вермонт в 1956 году на Конкурсе «Мисс Вселенная», а в 1957-м она закончила университет Вермонта со степенью бакалавра по медсестринскому делу. Теперь зарабатывает $60 в час. Когда Долорес Веттах работала медсестрой в Манхэттенском Врачебном госпитале, один востроглазый фотограф разглядел что-то под се плотным халатом и попросил ему позировать. Предсмертные замечания: у Оливера Голдсмита, 1728–1774, британского поэта, спросили: Ваш разум спокоен? Он ответил: Нет, не спокоен, — и умер. Гегель: Только один человек понимал меня. И он меня не понял. Харт Крейн, 1899–1932, поэт, прыгая в море: Прощайте все! Толпы людей собрались на Бал Венской оперы. В полдень, сказал первый врач, 31 января 1941 года при ходьбе пациентка испытала внезапный приступ сильной боли в брюшной области и обильное вагинальное кровотечение. В больницу доставлена в час пополудни в состоянии обескровливания. Живот и матка твердые, чувствительные. Кровяное давление 110/60. Пульс 110 — нитевидный. Сердце зародыша не прослушивается. Пациентке сразу же сделано внутривенное переливание крови. Оболочка прорвана искусственно, применена испанская лебедка. Роды проистекали быстро. В шесть пополудни с применением нижних щипцов извлечен пятифунтовый мертворожденный младенец. После принятия родов кровотечение не останавливалось, несмотря на питуитрин подкожно, эрготрат внутривенно и наложение плотных маточных прокладок. Переливание крови не прекращалось. В девять вечера произведено чревосечение, и матка с трубами и яичниками извлечена надцервикальной гистерэктомией. Близкое прилегание труб и яичников ко дну повлекло за собой их удаление. Пациентка выдержала хирургию хорошо. Введено общим количеством 2000 куб. см цельной крови и 1500 куб. см плазмы. Выздоровление протекало удовлетворительно, и пациентка выписана на четырнадцатый день после операции. Среди гостей бала циркулировали официанты с напитками.