Оба пограничника смеются, пряча за спины автоматы. Вроде бы получилось разрядить обстановку никого не обидев. Ф-фух!
– Тогда пуст скарей прывыкаэт, тут бэз аружий нэльзя. Тут аружий у всэх!
Небритый отчаянно коверкает русские слова, но улыбается при этом широко и добродушно. Хорошая у него улыбка, открытая, искренняя, вовсе не похожая на вымученные наши.
Тонкокостный, видимо старший в этой группе, он разворачивается и дает оставшимся у шлагбаума отмашку, чтобы нас пропустили. На прощание говорит на чистом русском без малейшего акцента:
– Жаль, что вы не журналисты. Но фотографы, это тоже неплохо. Будете в Цхинвале, сделайте много снимков. Пусть все увидят, как живет наш народ. Фотография иногда может сказать больше, чем самый правдивый репортаж. Удачи вам и доброго пути.
– И вам удачи, – автоматически отвечаю не вкладывая в слова никакого особого смысла, просто обычная вежливость.
Но пограничнику видимо так не кажется, он прижимает раскрытую ладонь к сердцу и склоняет голову, искренне благодаря:
– Спасибо, брат.
Черт поймет этих кавказцев, с ними всегда вот так. Самая обычная ничего не значащая на наш взгляд и ни к чему не обязывающая вежливость, может вызвать горячую благодарность. И точно так же из-за самой невинной по нашим понятиям шутки, тут можно нарваться на нож, или пулю. Я для себя на всякий случай решил, что на будущее надо вести себя здесь как можно осторожнее, стараясь лишний раз ничем не задеть и не спровоцировать окружающих.
Водитель жмет на газ, и импровизированный блок-пост быстро тает вдали. Пограничники машут нам вслед руками.
– Тоже мне, чурка не русская, – ворчит за спиной Фима. – «Бэз аружий нэльзя»! По-русски научился бы говорить сначала, обезьяна небритая…
Я замечаю, как белеют у водителя костяшки пальцев сжимающих руль и понимаю, что он на последнем пределе. Ну вот, еще одно нежданное наказание! Фима со своей непоколебимой уверенностью, что именно он является центром Вселенной, а остальные лишь вращаются вокруг него, причем именно так, как ему этого хочется, наверняка станет здесь серьезной проблемой. Вряд ли местные будут спускать ему подобные выражения. Решив немного осадить приятеля, я разворачиваюсь к нему и совершенно серьезно спрашиваю:
– Фима, золото мое, напомни-ка сколько иностранных языков ты знаешь?
Одноклассник замирает в удивлении и даже перестает на время бурчать.
– Не понял? Тебе зачем?
– Что значит зачем? Что, просто ответить слабо? Ну? Поведай миру, на скольких иностранных языках ты говоришь совершенно свободно?
– Ну, английский в школе учил… – все еще не врубается Фима.
– Да ты что?! – притворно восторгаюсь я. – Speak you on-english, my friend? Only, please, answer me without accent since otherwise I bad understand.
– Чего? – ошалело разевает рот Фима обалдело лупая глазами.
– Того! – передразниваю я его. – Раз ты сам ни фига не рубишь ни в одном иностранном языке, даже в школьном английском, так какого же хрена ты зовешь чуркой этого погранца, только за то, что тот путает в чужом языке ударения? Чего молчишь? Эх ты, полиглот!
Фима краснеет как рак, обиженно надувается и замолкает. Зато водитель косится на меня с явным одобрением и симпатией. Он ничего не говорит, но сразу видно, что ему по нраву то, как я вступился за его земляка. На Кавказе вообще очень высоко ценятся меткий острый язык и образная речь. Горцы в этом толк знают.
Дальше километр за километром пролетают мимо в полнейшем молчании. Трасса явно начинает идти вниз. Мы, не сбрасывая хода, проскакиваем через несколько бетонных мостов. Шумевшая всю дорогу по правую руку от нас беспокойная горная речка вдруг начинает петлять, то пересекая дорогу, то выныривая от нее с другой стороны. Наконец, окончательно успокоившись, прочно занимает место слева от дороги, а мы въезжаем в поселок Джава. Знакомая картина, словно привет из далекой юности. В годы армейской службы мне приходилось бывать в этих местах, и с тех пор на удивление мало изменилось. В девяносто первом году здесь прокатилось сильнейшее землетрясение и с тех пор тут и там можно увидеть остовы покалеченных домов и довольно живописные развалины. Восстанавливать разрушенное было некогда, да и некому. Все эти годы непризнанная республика то воевала за свою независимость, то влачила жалкое полуголодное существование в тисках экономической блокады. До строек ли тут?
– Вот, – тыкаю пальцем в летящие за окном дома, объясняю все еще дующемуся на заднем сиденье Фиме. – Это Джава, ихний районный центр. Большое, по местным меркам селение.
– Дзау, – не отрываясь от руля скрипит сквозь зубы водитель.