Первый этап, или первая линия, - это конец тридцатых годов, когда на сцену, а потом на экран впервые вышел актер, исполняющий роль Ленина.
Известно, что первым исполнителем этой роли был даже и не настоящий актер, а рабочий Никандров, который, как утверждают люди, знавшие Ленина, был необычайно на него похож.
Помните, в картине "Октябрь" на фоне рвущегося на ветру знамени выстроен стремительный и по-эйзенштейновски пластически мощный кадр: человек, словно сошедший с фресок Микелан-джело, что-то такое убежденно говорит. Таково было первое появление актера в роли Ленина. Что ж, для того времени это было чудом, сотворенным искусством: перед зрителями представал живой Ленин! Зрители и приветствовали его как живого и любимого вождя, они жили в тот момент прек-расными эмоциями. И уровень драматургии, качество текста были для них совсем неважны, по крайней мере все это отступало на второй план. На сцене - Ленин! Вот что решало. И это было искренне, это была романтика революции, как бы живое ее продолжение.
С того времени и приблизительно до середины 80-х годов складывалась Лениниана в совет-ском искусстве. Великое множество актеров играли Ленина. Великое множество художников создавали его образ: в картинах, скульптуре. Его портреты выкладывали из зерна, вышивали шелком, шерстью. Портреты и фигура Ильича были вытканы, выбиты, вырублены, вычеканены - бесконечное множество интерпретаций. Со временем будут еще изучать, до какой степени можно довести уровень обожествления смертного человека. Да, очень крупного, выдающегося, но все-таки человека! По существу Ленина сделали большевистским богом. Партия коммунистов, унич-тожив христианскую религию, разрушив ее храмы, тут же на ее обломках создала другую, свою. Свято место пусто не бывает: место Бога занял Ленин.
Однажды была у меня замечательная встреча. Я ехал отдыхать в Прибалтику на машине. По дороге остановился на день в Псковско-Печерском монастыре. Разумеется, с разрешения обкомо-вских работников. И вот святой отец водил нас по монастырю и говорил:
- У нас все так же, как и у вас, большевиков: у нас - литургия, у вас торжественное собрание. У нас - заутреня, у вас - партучеба...
Святой отец был из бывших полковников, знал, о чем говорил и про ту и про другую сторо-ны. К тому ж был весьма остроумен. И он абсолютно зеркально складывал, что у нас, а что у них. Очень складной получалась картина замещения одной религии другой. Одни кумиры сбрасы-вались, другие воздвигались. Сбрасывали колокола, чтобы в честь Бога не трезвонили они по Руси и не заглушали многотысячные хоры, славящие Ленина, Сталина и партию большевиков. Затыкали рот служителям церкви, и в то же время пропагандисты партии доказывали и внушали круглосуточно в газетах, устно, по радио, на телевидении, в кружках и на курсах, что лучше нас никто не живет, что мы идем правильным путем, что мы счастливы и т.д. и т.п.
Нет, Лениниану нельзя просто так зачеркнуть, от нее отмахнуться и забыть. Это целый слой в истории нашей культуры. И не просто одно громыхание славословия: здесь было и много талант-ливого, были открытия. Это была пропаганда, но в нее искренне вкладывалась душа, дух, уменье и мастерство крупнейших художников России. Тут не скажешь просто: "Фи-фи!" Ибо люди верили в своего бога. Верили, что он без сучка и задоринки. Верили, что под внешней простотой и доступ-ностью этого человека скрывается, вернее, заключена могучая Богоравная личность, сумевшая изменить судьбу такого колосса, как Россия, заставившая трепетать весь мир человеческий.
Вторым этапом в театральной Лениниане было явление Ленина народу в лице Бориса Василь-евича Щукина, великого актера столетия.
Наш, вахтанговский, и великий российский актер впервые сыграл Ленина в кино к двадцати-летию Октябрьской революции в фильмах "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году", а в театре - в спектакле "Человек с ружьем".
Парадокс состоял в том, что Щукин был актером мягких комических красок. До этого он блистательно сыграл Тарталью в "Принцессе Турандот", Синичкина в спектакле "Лев Гурыч Синичкин", еще несколько подобных же ролей. Правда, играл он и большевика Павла Суслова в "Виринее", еще нескольких таких же героев. Но что бы он ни играл, все у него было замешано на комическом человеческом материале. И ленинский образ - не исключение. В его первых двух картинах о Ленине характер вождя он строил, опираясь на опыт "Турандот": через театральность, через зрелище. Он создавал зрелище, как бы сказать, чрезвычайно притягивающее, прельститель-ное.
Вот, скажем, есть в фильме "Ленин в 1918 году" сцена, когда Ленин и Горький пытаются вскипятить на плите молоко и не умеют этого сделать. На первый взгляд глупость, нереальность, - как это так: Горький - выходец из самых низов народных, пешком прошедший пол-России, и гоняемый по ссылкам революционер так и не научились кипятить молоко? Помню, об этом писал еще один из исполнителей роли Владимира Ильича артист Владимир Иванович Честноков в своих воспоминаниях "Как я работал над образом Ленина". Ему приходилось играть такую же сцену - "кипячение молока" в спектакле "Грозовой год": "... до сих пор не могу себе представить линию логического жизненного поведения Ленина в данной ситуации. Есть в этой сцене фальшь и, если уж говорить начистоту, не "оживление", а чистая развлекательность. Какие-то не от мира сего люди собрались около кастрюльки с молоком! Но, положим, мы заставили себя поверить в эту неправду. Тогда возникает другой вопрос: зачем нужна такая сцена, какое содержание несет она в себе, что мы должны в ней играть?
Ответить на эти вопросы невозможно..." А Борис Васильевич Щукин верный сын "Прин-цессы Турандот" - просто от души резвился в этой сценке, очевидно не пытаясь найти в ней некое глубокое соответствие жизненной правде, а дав волю своему комическому гению, и они с Черкасовым, исполнявшим роль Горького, разыграли забавную, смешную и действительно очень обаятельную сцену "около кастрюльки с молоком". Играли смешно, живо, человечно. И, предста-вьте себе, из маленькой и не отвечающей правде жизни сценки как-то сам собой вырисовывался, вырастал характер Ленина. Это все ее загадки творческие - нашей Турандот.
Или еще в том же фильме, когда Ленин - Щукин с перевязанной щекой едет в трамвае. Абсолютная Турандот. Игра, выверенная в тех актерских красках, которые вызывают улыбку, доброе отношение зрителей, влюбленность их. Зритель побежден этим характером.
Или вот: Ленин - Щукин ложится спать в квартире рабочего Василия, подложив под голову книжки. И так это было подано, будто он "всю дорогу", как говорится, всегда спал вот эдак - на книжках. И хотя это не соответствовало истории, но создавало образ живого - не какого-то там Дон Кихота - а очень живого, земного человека, умеющего устроиться с комфортом и на книж-ках под головой.
Надо вспомнить, что год тридцать седьмой - символ самого страшного террора в стране - это еще и отметка самого безудержного апофеоза в воспевании вождей вообще, а Ленина и Стали-на - в особенности. И в такой политически напряженной обстановке: с одной стороны - страх, а с другой любовь к вождям (искренняя ли, внушенная ли или имитируемая - это уж дело десятое), в этой атмосфере представьте себе первое появление Ленина в спектакле "Человек с ружьем": по длинному коридору он шел, засунув руки в карманы или держа в руках газету, шел на зрительный зал своей энергичной напористой походкой, чуть склонив такую знакомую большело-бую голову... Весь зал вставал и, грохоча стульями и аплодисментами, приветствовал его... Это было живое проявление уже вовсю действовавшей религии ленинизма. Это было служение своему богу искренне и истово верующих в него... Новая религия вошла в плоть и кровь людей, и они не просто аплодировали артисту, как самому Ленину, - они поднимались ему навстречу, как было принято уже на партийных съездах: подниматься и торжествовать при появлении живого вождя Сталина.