Не думая больше ни о чем, привлекаю ее к себе и шепчу в волосы:
— Спасибо за песню.
Она кивает, смотрит мне в глаза, тоже обнимает меня и смеется. Она не понимает! А я слетаю с катушек. Прижимаю ее ближе и целую. Сначала просто пью ее, умирая от жажды, потом, не чувствуя ответа, замираю и, глядя на ее припухшие влажные губы, почти беззвучно прошу:
— Ответь!..
Она зачем-то смотрит в мои пьяные глаза, и сама подается ко мне. Мы целуемся, как сумасшедшие, забыв, что рядом друзья, которые удивленно на нас глядят, что мы, по сути, друг другу — никто. Я чувствую, как она прижимается ко мне и отвечает прерывистым дыханием на мои прикосновения.
Рядом что-то разбивается. Лиза вздрагивает, и я с неохотой отрываюсь от нее, но не отпускаю совсем. На полу рядом с бледной и злой Милкой разбитый бокал и лужица красного вина.
— Бокал разбился, — засуетился Пашка. — Это ж к счастью!
Его голос срывается, потому что на сером цементе красные брызги смотрится страшно.
Лиза отстраняется и вдруг замечает Ивашкина.
— Сергей Николаевич!
К Ивашкину подходит чересчур веселая и оживленная Катя, что-то сбивчиво, по-моему, нервозно объясняет, зачем-то извиняется. Он кивает, почти не слушая ее и задумчиво поглядывая на Лизу. Она не отходит от меня, но выражение лица, как у побитой собаки. Не могу на это смотреть.
— Проходите, Сергей! — говорю, взяв Лизу за руку. — Мы решили немного отдохнуть, присоединяйтесь.
— Спасибо, нет, — отвечает он глухим голосом и поворачивается к Лизе. — Лилия Викторовна не могла до тебя дозвониться. Она беспокоится.
Она отнимает свою руку, бледная, как мраморная статуя, лихорадочно роется в маленькой темно-коричневой сумочке, выуживая телефон и лишь взглянув мельком, кидает его назад и берет плащ.
— Я сам отвезу, — говорю поспешно.
— Не надо, мне по пути, а у вас гости, — с какой-то издевкой отвечает Ивашкин. И я понимаю, что он чувствует себя вправе сейчас так говорить, потому что действительно считает: им по пути.
Вдруг все разом начинают говорить, так что мне хочется заорать и выпроводить всех вон. Катя прощается с Милой и Пашкой, он что-то ей отвечает и, кажется, даже приглашает в гости. Мила ловит Лизу и щебечет, как приятно ей было познакомиться. Очень ненатурально врет. Когда Лиза одевает пальто, подхожу ближе и, не обращая внимания на Ивашкина, снова предлагаю отвезти. Но Милка и тут не дремлет.
— Паша выпил, ему нельзя за руль, ты же обещал, что нас отвезешь! — ноет она.
Конечно отвезу! Идиот, пригревший на груди змею! Заслужил!
Лиза уходит, не оборачиваясь. Сергей очень галантен, не подал и виду, что что-то не так. На душе противно. Куда она теперь? К нему в постель или к своей деспотичной матери?
Гоню от себя эти мысли. Надо отвезти Пашку с Милкой, а уж потом…
Эти двое молчат всю дорогу, Пашка только изредка тяжело вздыхает. Несколько раз наблюдаю в зеркале, как он порывается что-то у меня спросить, но так и не решается. Везу их в Милкину квартиру. Выходит, она все-таки пустила его к себе. Прогресс. Если они поженятся, я застрелюсь.
Наконец высаживаю их и нервно отдергиваю руку, когда Милка ко мне прикасается. Достала!
Потом долго катаюсь по городу, несколько раз порываясь поехать к старенькой девятиэтажке на Суворова, но в конце концов еду домой. В пустой квартире не зажигаю свет. Усталость давит на плечи. Не раздеваясь, ложусь на диван и засыпаю, послав к черту и Лизу, и ее мать, и Ивашкина.
Глава 4
Лиза
Всю дорогу до дома молча сижу на заднем сидении, не обращая внимания на попытки Сергея (кстати, очень тактичные) меня разговорить. Он отвозит сначала Катю, и мы вдвоем едем через весь город. Хорошо еще, что на улицах нет пробок, но мне все равно это время кажется вечностью.
Он аккуратно тормозит у моего подъезда и оборачивается ко мне.
— Пригласишь?
С чего вдруг?
— Плохая идея, — отвечаю честно. — Извини, в другой раз.
Он помогает выйти из машины, и не отпускает, долго держит мои руки в своих, пытается поймать мой взгляд.
— Если хочешь, возьми завтра отгул, — вдруг предлагает он, хотя в его фирме такого понятия, как отгул, вообще не существует. — Отдохнешь. Я достану билеты в театр…
— Спасибо, не нужно, — выдергиваю руки. Его ладони вспотели, и от этого или от чего-то еще меня мутит. — Я пойду.
— Как хочешь, — говорит он вслед. И добавляет. — А насчет театра подумай.
Я уже думаю, думаю, что сейчас у меня будет шикарный театр одной актрисы.
На цыпочках вхожу в квартиру. В маминой комнате горит настольная лампа. Мама в теплом длинном халате сидит на диване, рядом в кресле — соседка Мария Ильинична. Противно пахнет валерьянкой и корвалолом.
Увидев меня, Мария Ильинична встает и тяжело идет к выходу.
— Ну уж дальше вы сами как-нибудь, — говорит она мне у порога с сочувственным выражением на лице.
— Спасибо, — отвечаю, закрывая дверь.
Не заходя к маме, иду в ванную и долго умываю лицо, чищу зубы, чтобы она не почувствовала запаха алкоголя. Но ее не обманешь.
— Не хочешь узнать, как я тут? — кричит она из комнаты. — Уже подохла или живая еще?
Когда она выходит из себя, вся интеллигентность будто испаряется. Она и ударить может. Поэтому я не прохожу. Встаю на пороге.
— Прости! Телефон разрядился. Я была на работе, — говорю как можно спокойнее.
— Врать-то давно научилась? Я с порога почувствовала, как от тебя разит!
Внутри все закипает, и я срываюсь:
— Мама, пожалуйста! Я взрослый человек! Перестань со мной так разговаривать! Ты же мне жить не даешь!
Хлопнув дверью, рыдая, бегу в свою комнату. Быстро раздевшись, ложусь в кровать. Все тело трясет от страха и обиды. От злости на себя. Какая же я жалкая! Жалкая и ничтожная! Боюсь собственной матери, вру, прячусь от нее. А Сергей? Ведь это она его выбрала! Он полностью соответствует ее представлению о том, каким должен быть мой муж. А чего я сама хочу — не знаю!
Насколько смелой я была вчера вечером, настолько же трусливой стала сегодня утром. Но от мамы на столе только записка: «Ушла к Валентине Алексеевне. Буду нескоро».
Боже, какое счастье, что не придется сейчас смотреть ей в глаза и что-то объяснять! Не важно, что в 8 утра мама обычно только завтракает, а не ходит по подругам.
На работе, где меня не ждали, произвожу фурор. Во-первых, Катя не умеет молчать, и о «новом клиенте с татуировками» судачит весь офис. Во-вторых, виноват Сергей: он объявил, что у меня отгул, и всю мою работу распределил между остальными. Так что наш женсовет не может никак определиться: то ли шеф поощрил меня, то ли собирается уволить.
Не могу дольше терпеть косые взгляды, поэтому сбегаю в кабинет Сергея. Здесь, как всегда, сильно пахнет парфюмом и кожаной мебелью. Сергей любит, чтоб его окружали красивые дорогие вещи. Он сидит на диване и разговаривает по телефону. Увидев меня, быстро заканчивает разговор.
— Лиза? — говорит вместо приветствия. — Ты почему здесь?
— На работу пришла! — возмущаюсь я.
Он смеется, замечая мое раздражение, и, мягко беря за руку, сажает на диван подле себя.
— Зачем пришла? Я же сказал: отдыхай.
— Какой может быть отдых! — говорю, поправляя юбку. — А кто будет «Атакой» заниматься?
Сергей мнется и как-то очень довольно смотрит на меня.
— Я думаю, с «Атакой» мы решим, — отвечает неопределенно.
— Что значит решим? — переспрашиваю я.
— Ты знаешь, я собираюсь отказаться от «Атаки», — с каким-то вызовом он глядит мне в глаза. — Пусть Романов ищет другого дизайнера.
Сижу, будто оглушенная. Не могу поверить. Мой проект! Горы эскизов! Все бессонные ночи — коту под хвост?
— Но почему? Нам же так нужен этот контракт? Это такая реклама нашей фирме…