это местные ребятишки до сих пор не расчухали такое замечательное место? Вид-то какой. И родителей за версту будет видно. Сплошная мечта детства. А тут даже следов костра нет никаких." Когда, через полчаса, борясь с охватывающей его дремой, он укладывал рюкзак, внизу, на дороге, пожалуй впервые за прошедшие полдня, раздался шум машины. Дорога была как на ладони, деревья хотя и заслоняли некоторые ее части, все-таки позволяли видеть что на ней происходило. Со стороны Новороссийска показался зеленый, крытый такого же цвета тентом грузовик. То ли "Урал", то ли "Зил-131". Видно только, что три оси. Как раз возле отрога, на котором сидел Андрей, машина затормозила и съехала на обочину, на небольшую полянку. Из кузова посыпались солдаты. Становилось интереснее. "Ага: хватились "ствола". Теперь просто так от них не отвяжешься. Может, не стоило его с собой брать. Хорошенький мой. - Андрей ласково погладил АКС. - Эх, постреляем!" Порядка шестидесяти солдат были застроены в шесть шеренг, выслушали двух офицеров, а затем стали расходиться вдоль дороги. Большинство, запрокинув головы, высасывали последние капли воды из фляжек. "Это хорошо, наверняка бродят по горам с самого утра и устали не меньше меня". Пока воины занимали исходные позиции, Андрей разработал план действий. Перво-наперво он вылил воду из двухлитровой бутылки. Не в костер - тот бы тут же откликнулся столбом белого дыма и сразу его выдал, а просто на землю. Лишняя тяжесть сейчас была ни к чему. Потом достал из рюкзака большую часть своего боезапаса и распихал по "лифчику". Порывшись в одном кармашке, он отыскал катушку коричневых капроновых ниток, которые взял с собой на море. Вспомнив, как там делали "супермэны" в боевиках, привязал пару гранат в местах наиболее вероятного подъема на отрог с той стороны, с которой пришел. Оставалось немногое: надеть рюкзак, подогнать лямки, перевязать шнурки на полусапожках и ждать. Тем временем солдаты стали подниматься вверх. Около сорока шли тем ущельем, которое он уже покинул, оставшиеся двадцать - находились на его пути. У машины никого не осталось. Водитель, как только все ушли, опорожнил свой мочевой пузырь и пошел с ведром искать воду, чтобы долить в радиатор. Андрей спустился к расположенным чуть ниже камням и залег. Если бы у него была веревка, можно было закрепить ее конец за более-менее крепкое деревце, росшее на краю отрога, вспомнить молодость и "дюльфернуть" прямо на дорогу, при прокладке которой гребень был срезан и отвесная скала возвышалась над дорогой на тридцать с лишним метров. Когда он занимался скалолазанием, на этот спуск потребовалось бы не больше семи секунд: они буквально падали вниз головой, чтобы уменьшить трение о веревку, и только перед самой землей принимали нормальное положение, резко тормозя. А можно было спуститься тихонечко, без шума, но наверняка, чтобы не заметили. Однако веревка отсутствовала, отсутствовал и этот путь к отступлению, надо было идти на прорыв. Бойцы втянулись в лес, обливаясь потом от многочасовых и пока что безрезультатных поисков. Их подняли в четыре часа утра и, не дав позавтракать, посадили в машины. Сначала они прочесывали склоны, выходящие к Новороссийску, потом их стали перевозить все дальше и дальше к Краснодару. На погибших бойцов начальству было наплевать. Это потом. Вон их сколько в Чечне гибнет, а вот автомат потерялся - это да. ЧП. За это и по башке могут дать. Первые три-четыре часа они тщательно осматривали каждый миллиметр, потом, с убыванием воды во фляжках, убывал и их "военно-спортивный интерес". Курящие досмолили свои наличные запасы папирос и сигарет и остервенело сосали травинки. Сержанты уже не раз предлагали офицерам бросить все и поехать пожрать, на что те отвечали, что не было такого приказа, а обед вот-вот должны привезти. Везли долго, должно быть на ишаке. Если честно, то офицерам и самим все это надоело - ищи ветра в поле (ладно бы в поле, а то в этих хреновых горах), но настойчивые притязания сержантов произвели только обратный эффект. "Давайте, давайте, почертыхайтесь, чтобы служба медом не казалась. Наплевать мне, что ты "дембель" - никуда не денешься и будешь делать то, что я тебе приказываю." "Хэбчики", что у последнего солдата, что у офицеров, давно взмокли от пота, и по краям промокших мест стала выкристаллизовываться белая полоска соли. У них не было, как у Андрея, крепко повязанной футболки на голове, и пот, не останавливаемый кепками, спокойно тек прямо в глаза. Поминутное размазывание его руками только ухудшало положение. Глаза резало и все окружающее было покрыто белой завесой. Нет, ну надо же было какому-то там придурку ввести новую форму. Она, конечно, лучше старой, но могли бы оставить панамы-то. Чем положе склон, тем легче по нему идти, поэтому центр и левый фланг идущей перед Андреем цепочки очень скоро вырвались вперед, таким образом, что почти все воины оказались в секторе обстрела градусов тридцать. Дальше ждать было нельзя. Отрепетировав движение ствола, Андрей снял одиночным выстрелом офицера, отправленного на поиски похищенного автомата с дежурства по части, в рубашке под галстук и с фуражкой на голове, переключил предохранитель, короткими очередями, начав с ближних солдат, "охватил" всю цепочку, не дожидаясь, когда в магазине закончатся патроны, чтобы лишний раз не передергивать затвор, вставил приготовленный заранее новый рожок и теперь, уже длинной очередью, повторно, полил весь сектор обстрела, в довершение выпустив заряд из подствольника в самый дальний конец, не надеясь попасть, просто так - "на шару". Потом, с оттяжкой, размахнувшись со всей силой, кинул две наступательные гранаты на противоположенный склон, чтобы задержать наверняка привлеченных стрельбой находившихся там солдат. Перебежав ниже, к следующим камням, Андрей первым делом кинул вниз Ф-1 в двух солдат, не охваченных его огнем и находящихся прямо под ним, метрах в пятнадцати, у подножья крутого, обильно усыпанного камнями и поросшего деревьями склона. Снова поменял магазин, перекатился в сторону метра на два, передернул затвор и, поставив предохранитель на одиночную стрельбу, быстро, но прицельно произвел десяток выстрелов (не зря получал выволочки в школе от начальника военной подготовки: "Не торопись, не торопись, целься внимательней."). Теперь давнишнее непослушание помогло: пять из десяти выпущенных им патронов достигли своей цели. "Боже мой! Даже "бронеков" не надели". До машины оставалось метров пятьдесят. "Птурсом", на секунду задержавшись у убитого гранатой солдата, чтобы отстегнуть магазин, виляя вправо и влево, не делая ни одного выстрела, Андрей подбежал к машине. Навстречу, в одном тельняке, расплескивая из ведра воду, бежал водитель. Одиночными Андрей стрелял гораздо лучше, чем очередями. Последующий выстрел исключением не был. Солдаты, лишившись командира взвода, растерялись. В промежутке, когда Андрей менял первый магазин, успели упасть на землю, кто по собственной инициативе, кто волею судьбы. Передернув затворы, они начали было вести огонь, но на секунду прервали свое любимое занятие, прижав голову к земле, от разрыва заряда подствольника, и в этот самый момент Андрей как раз успел кинуть гранаты на противоположный склон. Находящиеся там солдаты от разрывов нисколько не пострадали, а потому они почти сразу же открыли автоматный огонь в сторону гребня. Взрыв гранаты, брошенной вниз, совпал с моментом, когда на гребень с другой стороны выполз немного оглушенный взрывной волной солдат, - именно в одном из тех двух мест, где и предполагал Андрей. Остальные бегущие в след за ним солдаты сбавили пыл, залегли, открыв ураганный огонь по гребню, внеся свою лепту в организацию всеобщей сумятицы. Поэтому последовавшие за этим одиночные выстрелы Андрея были замечены только теми пятью солдатами, которые рассказать о них никому уже не могли. С двух сторон солдаты поливали свинцом склон, где никого уже давно не было, и только одинокий выстрел у себя в тылу, у машины, заставил часть бойцов оглянуться. Но было поздно. Повернув ключ, оставленный в замке зажигания вместе с большой связкой ему подобных, Андрей нажал на газ, выжал, двумя качками, сцепление и включил вторую скорость. Как он помнил по автошколе - первую следовало включать только трогаясь на подъеме. Появившийся через некоторое время километровый знак подсказал, что до Краснодара осталось сто три километра. "Нет. Почему все боятся армии и говорят, что она губит молодых и здоровых парней? Меня вот армия и машину водить научила, и с парашютом прыгать, и стрелять. Чем плохо?" Дорога заняла часа полтора. Не хотелось гнать и привлекать к себе внимание, к тому же давно, очень давно не водил грузовики, хотя всегда считал, что на них легче ездить - уверенней себя чувствуешь, свысока посматривая на проезжающие внизу легковушки: "Ну, какого таракана мы сегодня будем давить?" Отъехав километров на пять, он остановился, снял рюкзак, надел "заботливо" оставленные хэбчик и кепку, перезарядил подствольник, вставил новый магазин и поехал дальше. Станиц по дороге было две или три, везде на въезде и выезде стояли казаки, но останавливать машину с военными номерами они не стали. "Нехай ендут, если им надобноть". Уже почти на самом въезде в Краснодар, проехав Энэм, названный так по приказу одной из императриц - "Ничье место", чтобы прекратить назревавший конфликт между адыгейцами и казаками, Андрей свернул направо, а отъехав от трассы еще километра два, свернул и с проселка, через кювет, напоминающий подобие арыка, едва в нем не застряв, благо догадался сразу включить передок, проехал по краю кукурузного поля ("Эх, Никита Сергеевич не видит - вот бы порадовался") и остановил машину в тоненькой полоске лесопосадок, разделяющей колхозные , а может, уже и не колхозные поля. Прежде чем покинуть машину, осмотрел ее и собрал что может пригодиться в дальнейшем его пути. По идее, надо было "тачку" поджечь, но пожар привлечет лишнее внимание. "Водителю следовало бы спасибо сказать, а я его первым же выстрелом. Неблагодарный". Грезившийся второй день спальный мешок, чуток патронов, полфляжки воды (полторы водила успел выпить), немного жратвы. Документы из хэбчика тоже взял с собой, мало ли что. Вообще, водилы - народ запасливый. Машина - их дом, в котором много потайных местечек, но искать их было некогда. Чтобы как-то замести следы, вытер руль, рычаги и дверцу - стирая отпечатки пальцев, откачав в котелок водилы бензина из бака, облил им внутреннести кабины, потом набрал бензин снова, пошел прочь, поливая свои следы из котелка, в надежде, что запах перебьет нюх у собак, если тех пустят по его следу. Пройдя до шести часов несколько километров, сумев пересечь пару полей и лесопосадок, он расположился посередине двух рядов пирамидальных тополей, развел костер, согрел воду и побрился. Уже потом поставил "вариться" чай, разогрел банку с кашей, поел, разобрал и слегка почистил автомат, снарядил пустые магазины. И почувствовал, как с каждой минутой наваливается усталость. Подумал и съел капсулу ноотропина - где-то читал, что он снимает усталость. Вообще-то ноотропин взял на море на случай борьбы с "алкогольной интоксикацией", ну, раньше это называлось похмельем. Да не собирался он напиваться и вообще пить! В конце-концов таскает же с собой лет десять подряд две пачки презервативов. Так, на всякий случай. Ни разу ими не пользовался, лишь перекладывал из одной, отслужившей свой срок сумки в другую и заменяя, когда истиралась упаковка. Сегодня использовал сразу два - затолкал в них коробок спичек, найденный в бардачке. Костер разводил пока разовой зажигалкой, которая тоже всегда была в рюкзаке, хотя и не курил. Вот и сейчас, после всех передряг, когда тряслись руки и ноги, без всякого сомнения выкинул едва початую пачку, обнаруженную в хэбчике. И говорил себе и всем, что никотин - это яд, зная, что, отвергая одно, был слаб в другом - разбивать бутылку самой последней бормотухи сейчас бы не стал, а выпил все до последней капли. И вообще, слабостей у него хватало, чего там. Пока везло, везло крупно, было такое чувство, словно подряд сыграл три "дырявых" мизера. Пора остановиться. К девяти совсем стемнело и, действительно, стало сказываться действие ноотропина, немного разогнавшего сон и усталость, Андрей пошел дальше. Два предыдущих вечера, когда он оставался один на один с окружающей его темнотой, та не вызывала в нем каких-либо негативных чувств - его действия были определены извне - надо было убегать от людей, и темнота лишь помогала ему в этом. Сейчас, когда, как он надеялся, на какое-то время его след "погонщиками" был потерян, Андрею вдруг стало страшно одному среди этой, окружающей его стихии тьмы. Там, в лесу, одиночество ощущалось гораздо меньше - кругом деревья, кустарники с их колючими ветками, которые отвлекали на себя все внимание, а здесь где-то наверху шумят листья тополей, а слева и справа от них шуршат стройные ряды кукурузы. Открытое пространство действовало во тьме гораздо более угнетающе, чем лес. Идти по кукурузе как-то не хотелось, и он двинулся вдоль лесопосадок. Рюкзак за спиной, автомат на перевес. Ноги ощупью ищут дорогу, глаза зыркают в разные стороны. "Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут"... И не видно ни черта". Чуть позже двенадцати он пересек автостраду, двигаясь дальше вдоль полотна дороги. Часа в два ночи остановился, снял рюкзак, прислонил его к стволу тополя и сел рядом с ним, подстелив под себя одеяло. Третье утро "в изгнании" обошлось без тотального "промокания". Ночью ему удалось зайти в сам город, растянувшийся черт знает на сколько километров вдоль дороги, кое-где прерываемый пустырями, в одном из которых он и очутился. Метрах в двадцати от Андрея шли по придорожному тротуару люди, за ними изредка проезжали грузовики и автобусы, легковушек было совсем мало, один раз прошла колонна знакомых зеленых машин, да пару раз, трепыхаясь в седлах, проскакали казаки. Пахнуло навозом и перегаром. В восемь часов Андрей решил, что уже можно влиться в толпу и перейти на "легальное" положение. Но возникла небольшая проблемка - автомат оказался чуть длинее рюкзака, пришлось помучиться, откручивая пламегаситель, который "прикипел" и никак не хотел поддаваться. И в армии с ним, проклятым, тоже столько было возни. Шпинделек застрянет - и все, хоть вешайся. Ни туда, ни сюда. Не торопясь он вышел из кустов, изображая, что застегивает ширинку, перепрыгнул через канаву и пошел по дорожке. Через полкилометра, у встретившегося газетного киоска с выцветшей, облезлой надписью "Союзпечать", узнал, как дойти до такой-то улицы. Газет в киоске почему-то не было. Идти пришлось часа полтора. Утром он не поел, и теперь не то чтобы сосало под ложечкой, нет, голод не чувствовался, просто не было сил, ноги еле шли, пот лил ручьем, а тут еще солнце стало подниматься из-за крыш домов. Тоска. Автобусы не ходят. "У них что, тоже конец света наступил, как и в Новороссийске? Зачем тогда я от Африки удаляюсь?" Улочка была узенькой: еле-еле разъехаться двум машинам, которых, впрочем, и не было. Дом с номером "47" оказался с высокими, синего цвета металлическими воротами, на которые был выведен электрический звонок. "И то хорошо". Звонить пришлось долго. Наконец послышались шаркающие шаги, дверь в воротах приоткрылась. Пьяным взглядом на него смотрел Славка. - А, это ты. Проходи. Сняв рюкзак, расшнуровав ботинки и зайдя в дом, Андрей обнаружил, что Славка уже спит на кровати. Диванчик рядом был не занят. Но не долго. Оба спали крепко и проснулись почти одновременно, часа в два дня. - Ты кто? - спросил сначала Славка, но тут же узнал и обрадовался: - Андрюха! Старый черт! Каким ветром тебя занесло?! - Попутным. Знаешь, как на "Дэ-пятом": куда ветер - туда и несет. Вот и меня так же. К тебе и занесло. Непротив, если пару дней погощу? - Да я тебя раньше "второго" и не выпущу. Эх, погуляем! - Славка буквально подскочил с кровати. - Счас, на стол соберу что-нибудь, отметим. - Он пошел на кухню за едой, и только тогда Андрей обратил внимание, как поредели его волосы. И вспомнил почему. ... Тогда никто и не понял, что, собственно, произошло. Большинство солдат, сержантов и офицеров помучались неделю животами и благополучно обо всем забыли. Оставались Славка и его радист. Когда оба они попали в госпиталь, Петруха почти полностью лишился "волосяного покрова", Славкина растительность хотя и держалась значительно лучше, но тоже имела тенденцию к выпаданию, причем кусками, и первым делом их обоих обрили под ноль, опасаясь какой-нибудь инфекции, типа стригущего лишая или подобной беды. И даже положили в отдельную палату, несмотря на наплыв раненых и больных из Афгана - как раз начался "гепатитовый сезон". Однако если Славка по-тихоньку выкарабкивался, то Петрухе ничего не помогало и становилось все хуже и хуже. В чем тут дело, врачи никак не могли понять, но на всякий случай расконсервировали чумное отделение и перевели