– Алексей Николаевич, я нашёл у вас фотокопию великолепного венского издания записок Герберштейна от тысяча пятьсот сорок девятого года.
– Вы имеете в виду «Записки о московских делах» этого шпиона? – уточнил я.
– Да, да. Именно их. В Ленинграде мне довелось довольно долго изучать этот шедевр, и я обнаружил, – Петер выдержал паузу, – что в вашей книге присутствует утерянная гравюра Василия III. Позвольте, а почему шпиона?
– Ничего удивительного, любой путешественник в то время занимался разведкой. Что же касается гравюры, то при переизданиях они довольно часто терялись. Вы, наверно, знакомились с переводом базельского издания от семьдесят первого года?
– Что вы, это было венское, от пятьдесят седьмого. Типография Эгидиуса Адлера и Иоганна Коля. Более раннего, известного науке, давно не существует, армия Корсиканца постаралась, поэтому и удивился, найдя его у вас. Многие мои коллеги, к сожалению, предпочитают уже переведённые. – Петер гордо, явно хвастаясь, приподнял голову. – Только при Екатерине II книга издавалась три раза, но я предпочитаю читать с оригинала. Ошибки перевода могут стоить дорого для историка.
– Если не ошибаюсь, первый перевод на русский язык осуществил Кирияк Кондратович. Замечу, очень приличный перевод, – констатировал я, уходя от щекотливой темы по поводу фотографий давно сгоревшей книги.
– Абсолютно верно. Но я хотел задать вот какой вопрос, учитывая подборку, вы серьёзно увлекаетесь историей?
– Если так можно сказать, то да, именно увлекаюсь. Собираю предметы старины, выписываю журналы, как видите, – указав рукой на полку, – даже подобрал небольшую коллекцию народного творчества дохристианского периода.
– Весьма любопытно, – Дистергефт подошёл к процарапанной, с остатками краски гальке под стеклом, – я находил подобное на Ладоге. Позвольте спросить, а не встречались ли вам какие-нибудь сведения о князе Гюнтере Штауфене? Это период середины тринадцатого столетия.
– Бастарде Фридриха? – Я поставил чашку на блюдце. – А в чём собственно интерес?
– Вам знакомо и это? – с удивлением произнёс гость.
– Как видите.
– Исследование древности моя работа, – продолжил Дистергефт, – я практически закончил диссертацию об этом человеке. Для учёного совета моих трудов будет вполне достаточно, но для меня самого осталось слишком много неясного. Совсем недавно, перед самой войной, я получил письмо от Эриха Машке, где есть упоминания о деятельности князя в Моравии и Кракове. Знаете, сопоставив известные события, я пришёл к выводу, что его роль в истории, которую мы знаем – не полная.
– Это вы мягко сказали. История самая загадочная наука, так как скрывает за покровами и личинами вечно двойственный, если не больше, вечно противоречивый и навеки искажённый до безобразия истинный лик. Даже противоположные по своей сути сведения от источников могут являться истинными. Всё зависит от того, чью сторону представлял рассказчик.
– И всё же вам что-то известно?
– Вы точно хотите знать, каким был Гюнтер, князь Самолвы, вице-гроссмейстер Ордена Меркурия, серый кардинал Ливонии, учёный, колдун и меценат Православной церкви? Понимаете, что узнанное будет настолько не вписываться в прописные истины современной истории, что вы никогда, подчёркиваю, никогда не сможете опубликовать свой труд? Замечу, даже рассказывать об этом станет не безопасно. Наука не приемлет мистики. Сочтут сумасшедшим.
– Откуда? Откуда вам это известно? – заволновался Дистергефт. – Было только одно-единственное упоминание, – пробормотал он, – и оригинал рукописи никто не… Расскажите мне всё! Я готов к этому. Шлиману тоже пророчили психиатрическую лечебницу.
– Тогда вам придётся уделить этому вопросу куда больше времени, чем вы располагаете. Информация обширна, – указывая на полку с альбомами, – а выносить фотокопии, тем более артефакты, я не позволю. В вашей же ситуации каждый час на счету. Война, знаете ли. К тому же у вас, наверно, есть свои планы, а как всё закончится – милости прошу, с удовольствием устроим дискуссию.