– Так вот, меня направили в недавно созданную управу. Руководит ею некий Ржецкий Евгений Владимирович. Ему я передал записку от Авдотьи Никитичны, и мне выдали временное удостоверение личности, недействительное для разъездов. Дайву я записал на свою фамилию. Он же сказал мне сдать имеющиеся у меня велосипеды, лыжи и голубей. Велосипед пришлось там и оставить. Что ещё, – Петер подошёл к висящему на стуле пиджаку и вынул из кармана сложенный вчетверо листок, – вот, я записал на всякий случай. «Административное устройство по волости утверждено такое: в самой волости – управа, там бургомистр, писарь, бухгалтер, агроном и сельхозгруппа, которой подчинены заготовительные и налоговые органы, а также волостная полиция порядка; в деревнях – староста, заместитель волостного агронома и один полицейский из расчёта на двадцать дворов». Мне надлежит поступить на службу, либо устроиться на работу, иначе будут неприятности. Все прибывшие в посёлок обязаны отметиться в комендатуре, что я и сделал. После этого вернулся сюда.
– Ясно, – недовольно произнёс я. – Велосипед, конечно, жалко. Как обстановка в Хиславичах? Что видели, какое настроение?
– Страх. Всё пропитано страхом. Как рассказала Авдотья, пока шли беженцы, местные скупали у них скот, утварь, одежду. Немцы всё отобрали. Переписали поголовно евреев и заставили их нашить на рукав жёлтую повязку. Срок дали один час. Кто не успел – расстреляли. В этот день, говорят, в госпиталь машина пришла с ранеными, так на заднем дворе уже мест для могил нет, вот и зверствовали. Магазин не работает, на рынке пустота. Хотел молока купить – не вышло. На консервах сидим. Одно хорошо, сумел подстричься. Евгений Владимирович рекомендовал парикмахера. Рубли не принял, а за шоколадку согласился.
– Спасибо, Петер Клаусович. Вы прекрасно поработали, а теперь, как я обещал, держите фотографии артефакта.
Петер принял снимок и, подойдя поближе к окну, тут же схватился за увеличительное стекло. На фотографии был меч. Лежавшая рядом с ним градуированная рейка указывала его длину. Второе фото являлось увеличенным снимком лезвия, где едва просматривалось потускневшее травление, клеймо кузнеца Данилы из Смоленска. На третьем снимке рукоять с крупным янтарём, вставленным в стальное кольцо.
– Какая сохранность! – восхитился Дистергефт. – Но где подтверждение о принадлежности предмета Штауфену?
– Я ждал этого вопроса. Вот снимок обратной стороны лезвия. Читайте монограмму.
– Потрясающе. Надпись на латыни немного затёрта, но читается. Никогда не слышал о Ордене Меркурия. Скажите, вы видели клинок? Где он находится?
– Видел и даже держал в своих руках. Это один из предметов частной коллекции. В конце тринадцатого столетия меч в качестве трофея захватил Карл Анжуйский, в пятнадцатом его выкупил у Джованны II вюрцбургский епископ, а почти через сто лет Юлий Эхтер фон Мешпельбрунн отдал его за некоторую услугу одному русскому боярину Ивана IV по имени Илья. Его потомки и владеют им, как и остальными артефактами, до сих пор. Боюсь, ни вам, ни кому-либо другому коллекцию посмотреть не удастся. Во-первых, она очень далеко; а во-вторых, владелец пожелал остаться инкогнито. Из документальных подтверждений есть только копия купчей с описанием. На начало нашего столетия оригинал находился в архиве замка и, по-моему, до сих пор там. Окажетесь в Баварии, поинтересуйтесь.
– Может? – с надеждой в голосе спросил Петер и поджал губы, когда я отрицательно покачал головой.
– Мы слишком увлеклись. Есть дела насущные, и они никуда не денутся. Для начала ознакомьтесь вот с этими бумагами, – я протянул Дистергефту папку, – в Имперском министерстве оккупированных восточных территорий создана интересная организация. В её состав входит ряд гражданских лиц аналогичных с вашей профессией. Скорее всего, вы их даже знаете. Эти учёные занимаются грабежом; шныряют по музеям, потрошат коллекции, вывозят библиотеки. Полномочия у них очень серьёзные. Понятно, что это не афишируется, но власти на местах в курсе, что они есть, так что грех не воспользоваться этим.
Я даже предположить не мог, насколько я угадал. Пробегая глазами по бумагам, Дистергефт брался за платок. От волнения у него выступал пот на лбу, а пенсне предательски соскакивало. Когда предварительное ознакомление было завершено, я продолжил:
– Обстановка такова, что очень скоро в Смоленске станут выпускать газетное издание. Как это будет обзываться: «Брехушка», «Обмани себя – продайся оккупантам» или как иначе – значения не имеет. Важно лишь то, что советские граждане оказались отрезаны от правильных средств массовой информации. Необходимо побороть страх, о котором вы, Петер Клаусович, упоминали. Поэтому мы начинаем операцию под названием «Редакция приносит свои извинения о недоставке газеты в срок». Советские люди должны знать, что их не оставили.