— Я по-прежнему люблю тебя, и мы будем вместе, — улыбнулась она, видя замешательство супруга, — но только немного по-другому, как тогда, помнишь?
— Когда ты была Сильвером?
— Да. Понимаешь, мы всё-таки будем в море… Конечно, все будут знать, что ты мой муж, но всё же… Надеюсь, ты не рассердишься, если тебе снова придётся стать моим другом?
— И только? — обиженно поморщился Питт
— Не совсем, — Арабелла виновато улыбнулась, но глаза её по-прежнему радостно сияли, — ты будешь одним из вице-адмиралов, вместе с Мэдфильдом и Уиллсбери. Надеюсь, ты простишь меня?
— Разве у меня есть выбор? Вчера в Бриджуотере я встретил одного старика, и он сказал мне то, в чём я боялся признаться себе все эти годы. Он видел тебя всего один раз, когда ты позировала для картины в кофейне, но понял всё… Он понял тебя, как никто другой. Все эти годы ты тосковала по морю, и я видел это в твоих глазах, но пытался заглушить свои подозрения — думал, что тебе просто нужно время, чтобы забыть… Но на самом деле море было твоей судьбой и моим вечным, моим единственным соперником, и я никогда не смог бы победить твою любовь к нему. Что поделать, если у меня нет выбора? Я просто должен смириться с судьбой и отдать тебя морю, иначе ты не никогда не будешь счастлива. Пройдёт время, ты разобьёшь свою Армаду, и, может быть, мы опять сможем быть вместе… А пока что буду твоим другом, как тогда, на Тортуге…
Питт взглянул в синие глаза Арабеллы, вновь, как когда-то, мерцавшие таинственным блеском. Лицо её было необычайно серьёзно, и он понимал, что в душе она сочувствует ему, но яркие огоньки то и дело вспыхивали в бездонной сапфировой глубине, ещё раз напоминая ему о том, что лишь море может сделать её по-настоящему счастливой. Такова её судьба, и он просто должен разделить её, приняв ту участь, которая уготована ему — вечному спутнику женщины, в душе которой, не смолкая, звучит зов моря…
— Ладно, Питер, — вдруг рассмеялся он, вспомнив добрые старые времена, — пожалуй, соглашусь-ка я с твоим предложением, всё-таки должность вице-адмирала не так уж плоха.
И они вышли из таверны и снова, как когда-то на Тортуге, шли рядом и весело, непринуждённо болтали обо всём на свете — о королеве Анне, о Рейнсборо, об Армаде и о том, как приняли нового адмирала бывалые морские волки…
Прошло почти два месяца. В маленькой гавани близ Дувра всё ещё стояла на приколе флотилия, но она составляла уже более ста кораблей. Да и матросам некогда было бездельничать — пользуясь тем, что гавань была хорошо укрыта выступающими с двух сторон естественными лесистыми мысами, Арабелла поручила трём вице- отрабатывать навыки взаимодействия судов, а свободное от манёвров время команды посвящать стрельбе и фехтованию. Сама она регулярно ездила в Лондон на переговоры — то с агентами, то с главой Адмиралтейства, то с лордом-казначеем и министрами, то с самой Анной Стюарт. Королева чувствовала себя плохо, но предпочитала держать бывшую фаворитку на расстоянии, лишь изредка отдавая дань былой дружбе то неожиданно острым понимающим взглядом, то будто бы невзначай брошенными словами — щемяще-грустными, берущими за душу. Встречи с Анной оставляли в душе Арабеллы тяжёлое впечатление, и она тщетно старалась заглушить его, ещё более углубившись в дела. Лишь нежные взгляды Уоллеса, которые тот украдкой бросал на своего адмирала, да редкие встречи с матерью, Нэдом и детьми помогали ей забыть ужас, охватывавший её после каждой встречи с медленно умирающей королевой. Наконец, наступило время выхода в море, и она должна была представить на утверждение в Адмиралтействе окончательный план операции, но для этого необходима была ещё одна встреча с Анной. Арабелла понимала, что встреча эта будет последней, сердце её тягостно щемило, и она изо всех сил пыталась оттянуть неизбежный момент окончательного расставания. Но медлить было нельзя — и министры, и агенты настойчиво убеждали её в том, что строительство в Кадисе уже подходит к концу, так что после двух бессонных ночей, проведённых в раздумьях, Арабелла вновь направилась в Кенсингтон. Но едва она ступила за ворота, как странное чувство охватило всё её существо.
Роскошный особняк, в котором дотоле бурлила жизнь, не останавливавшаяся даже на время болезни Анны, вдруг замер в ожидании чего-то страшного и неотвратимо приближающегося. Будто зловещая тень окутала всё вокруг — великолепные наряды придворных красавцев померкли, сияние бриллиантов уже не радовало глаз, а ухоженные лица придворных были мрачны. Все вполголоса перешёптывались, бросая друг на друга беглые многозначительные взгляды. Жизнь в этом, будто заколдованном, дворце тянулась медленно и мучительно, а роковые события, казалось, уже были совсем близко.