— Может быть, она хочет вернуть на престол своего братца? — недовольно пробормотал Саунтон, — слишком уж жалует она сегодня этих интриганов-папистов
— Не говори глупостей, Джеймс, — одёрнул не в меру подозрительного фаворита величественный Харли, гордый полученным им постом лорда-казначея, — игра ещё не окончена, и ты прекрасно занешь, кто в ней победит
Граф самодовольно ухмыльнулся
— В наших рядах пополнение, и скоро «Аналитик» будет громить всех этих Черчиллей, Солсбери и Рейдингтонов вместе взятых
— Разве Сесил и Рейдингтон поддерживают вигов? — с недоумением взглянула на своего покровителя Абигайль
— Каждый поддерживает лишь свои интересы, — хитро улыбнулся Болингброк, обращаясь не столько к Мэшем, сколько к стоявшему рядом с ней Саунтону, — и не важно, с взглядами какой партии они совпадают в данный момент. Учти это, Джеймс, и ты тоже станешь опытным интриганом.
Тем временем процессия медленно направилась по вымощенному двору в парадную залу Мальборо-Хауса, где уже толпились те, кто не был удостоен высокой чести встречать королевский экипаж на улице. Происшедшее накануне событие взволновало всех. Многие видели в Арабелле новую Сару Черчилль — ведь в силе характера девушки сомневаться не приходилось. Только захочет ли королева, чтобы ещё одна герцогиня Мальборо появилась в её окружении? И неужели Джеймс Саунтон, герцог Йоркский, сыгравший не последнюю роль в отставке Сары, допустит возвышение новой фаворитки? А миссис Абигайль Мэшем, вторая в истории женщина, удостоенная чести быть смотрительницей гардероба Её Величества — неужели она согласится с возможностью отойти на второй план — ведь без сомнения, Арабелла была достаточно умна и решительна, чтобы начать борьбу за влияние на королеву. Прошествовав по залу, Её Величество уверенно заняла своё место на приготовленном для неё кресле в центре зала. С утра Анна чувствовала себя из рук вон плохо, её сильно лихорадило, а всё тело болело так, что казалось, по нему маршем прошёлся конный эскадрон. Мэшем не отходила от своей повелительницы, исполняя все её просьбы и капризы. Королева беспрестанно пила какие-то настои, которые подавала ей Абигайль. Герцог Йоркский стоял в стороне и дулся на весь свет, ревниво поглядывая на уверенно расположившегося рядом с Анной графа Солсбери. Появление наследницы Черчиллей, сразу же нашедшей при дворе весьма ловких покровителей, ударило, прежде всего, по его интересам. Неужели он всё-таки не получит титул герцога Мальборо — ведь здоровье королевы хуже день ото дня, а его положение становится всё более шатким. Абигайль, старавшаяся казаться спокойной, тоже нервничала. Она даже разбила хрустальный бокал с настоем, который собиралась подать Её величеству, и обругала неловкую горничную, не с той стороны подавшую ей поднос со злосчастным бокалом. Тучи над ближайшими приближёнными Её Величества сгущались. Многие придворные, вначале не желавшие победы Арабелле, теперь искренне сочувствовали бывшей пиратке хотя бы потому, что её появление досаждало несносной парочке фаворитов, возомнивших, что они правят в английском королевстве. Арабелла и миссис Брэдфорд стояли слева от стола, за которым сидел судья. Арабелла была в простом сером платье с небольшим декольте, миссис Брэдфорд — в бежевом открытом платье, украшенном жемчужной оторочкой. Зоркий взгляд бывшего флибустьера рассмотрел в самом дальнем углу зала знакомую фигуру Вольверстона. Рядом с ним стоял еле живой Уоллес. Он был всё также изящен и чем-то напоминал высокого блондина Саунтона, но во всём его облике чувствовалась растерянность и затаённая боль. Питт старательно прятал глаза, избегая смотреть в сторону Арабеллы. В голове его роились бесчисленные мысли, и все они пугали его. Квартирмейстер никак не мог смириться с мыслью, что его лучший друг, которому он полностью доверял и которому раскрыл все тайны своего сердца, оказался таким гнусным и подлым обманщиком. Всю ночь Вольверстон пытался объяснить ему, что Сильвер никак не мог раскрыть ему своё настоящее имя — ведь тогда он не смог бы оставаться капитаном пиратов. «Но ведь мы могли бы пожениться и вместе рыбачить или заниматься другим делом», — упрямо твердил он, «значит, она считает меня недостаточно знатным и не желает брака со мной». Он вспомнил, как Питер однажды сказал ему, что, лишь вернув себе утраченное имя, он сможет думать о том, чтобы найти достойную пару. «Значит, для неё моя любовь — ничто, и она никогда не посмотрит на меня», — снова и снова повторял он, — «я, сын рыбака, — всего лишь пыль у ног герцогини Мальборо. Ей нужны знатные и утончённые женихи, такие как этот Саунтон или даже Солсбери, а таким, как я, она может предложить работу конюха или дворецкого». Но ведь он подозревал, с самого начала подозревал. Во всём облике этого хрупкого изящного юноши сквозила какая-то неуловимая женственность, которую многие считали проявлением чересчур утончённого светского воспитания. Сильвер почти никогда не снимал камзола, и никому не позволял дотрагиваться до предметов своей одежды. Всегда запирая свою каюту, он лишь одному Вольверстону позволял беспрепятственно входить в неё в любое время суток и проводить ночи напролёт в компании своего капитана. Но почему он так и не решился поговорить с Сильвером? Сколько раз он был близок к тому, чтобы задать ему прямой вопрос, но каждый раз что-то останавливало его, не позволяя переступить границу. Если бы всё открылось тогда! Возможно, они до сих пор жили бы в маленьком домике на Тортуге и были бы счастливы тем безоблачным тихим счастьем, которое свойственно небогатым, но любящим супругам. Но нет, этого никогда не могло случиться. «Найти себе достойную пару», — эти слова, сказанные когда-то Питером, теперь звучали для Уоллеса как смертный приговор. Арабелла никогда не считала его достойным брака с ней. Именно поэтому она с таким удовольствием предавалась беседам со всякими надутыми господами вроде графа Солсбери и ему подобных. Боль и обида раздирала грудь Питта Уоллеса, и квартирмейстер был безутешен. Напрасно Вольверстон делал всё, чтобы успокоить старого приятеля. «Ей наверняка милей этот расфуфыренный Джон Саунтон, герцог Йоркский, фаворит Её Величества. Пусть и выходит за него замуж — они будут достойной парой», — вновь и вновь повторял бывший квартирмейстер, не желавший слушать доводов товарища, которого теперь считал почти что предателем. Ещё бы — Вольверстон знал всё, и никогда не словом ни обмолвился о тайне мисс Брэдфорд. Мрачные мысли Питта прервал звук молоточка. Уиллшоу встал с места и торжественно произнёс: