И в этот же день гонец отправился в Митаву с письмом к дорогому другу Эрнсту Бирону с просьбой… с повелением… С приглашением срочно с женой и остальными детьми прибыть в Москву.
И причём тут старый и новый стиль. А при том, что шестнадцатого марта или 27 марта по современному календарю 1730 года, когда Брехт с семейством выехал из Митавы, началась весна и распутица. Анна добиралась в санях по снегу и хорошим дорогам две недели. Иван Яковлевич в двух каретах по раскисшим дорогам, в сопровождении трёх конных преображенцев, тоже проделал этот путь за две недели. Только чего это стоило. Половину дороги они с Карлом и двумя солдатами Преображенского полка, что были за ним посланы, толкали кареты, вытаскивая их из колеи. Офицер — старший у преображенцев — поручик Иван Салтыков (тоже, видимо, родственник) первые дни в грязь не лез, но потом не выдержал, и вынужден был включиться в процесс таскания бегемота из болота.
В литературе Бирона обзывают русофобом. Не активным, а так — бытовым. Бурчал на русских и их порядки, варварами обзывал. Тут и самый завзятый русофил после такого путешествия станет ругать Россию и русских. Грязь в марте холодная. И ты всегда в ней и мокрый. На постоялых дворах мяса не подают. Пост. Подгорелая каша и хлеб из зерна, плохо промолотого с подозрительными чёрными пятнами. Уж не спорынья ли? Туалета нет. Горшок маленький и грязный. Умываться надо на дворе из ведра под мелким нудным весенним дождём. В комнате все насекомые присутствуют. Полный набор. И клопы есть, и вши обоих видов (и головные, и платяные), и тараканы — пруссаки огромные и юркие. Тренированные. А ещё, несмотря на указ самой императрицы, и присутствие Салтыкова зачастую сменных лошадей на станции нет. Сиди жди.
Вдоль дорог вереницы нищих с котомками. Тысячи. Словно вся Россия весной идет побираться. Не хватает хлеба до нового урожая. Один раз в них из кустов пальнули. К счастью, никто не пострадал, а ответный выстрел Бирона сначала, а потом Салтыкова, видимо, обратили нападавших в бегство. По крайней мере, посланные преображенцы в кустах никого не нашли. Только ветки наломаны, чтобы не на сырой земле лежать татям. Засаду с комфортом устроили.
Как после двух таких недель не стать русофобом? Не любил Брехт Петербург с его гнилым климатом. Теперь и Москву ненавидел. Может, попробовать перенести столицу в Ригу. Европейский город и хоть на немного, но ближе к Европе этой. А ещё возможность за несколько веков полностью ассимилировать латышей. Подумать надо.
Событие седьмое
Встречи с Иоанновной Брехт побаивался. Представлял себе, как эта огромная мужеподобная тётка бросается на него прямо при людях. Обнимашки. Тьфу. Ну с обнимашками ладно. С нею же разговаривать придётся. Конечно, на этот раз все синие кристаллики удалось проглотить, и вся память Бирона при нём, но не сам Бирон. Его манера строить фразы, интонации, их любящее сердце Анхен сразу распознает. Вот уже в дороге жена несколько раз подозрительно на него косилась. И даже вопросы задавала. Отбрыкивался усталостью от тягания карет из грязи и плохим самочувствием. Пришлось кашлянуть пару раз, вот, мол, не до разговоров. Хворый.
Кареты долго петляли по узким московским улицам, пересекающимся каждый раз под неожиданным углом, даже близко 90 градусам не равным. Улицы, как и дорога до этого, замощены не были. На них всё те же глубокие колеи и грязь непролазная. А ещё встречные и поперечные кареты, возки, телеги, толпы шатающихся людей. Пробки самые настоящие. Понятен становится обычай власть придержащих — высылать вперёд своей кареты несколько всадников с плётками, чтобы дорогу расчищали. У никому не известному пока в Москве Бирона такой привилегии нет. Ехали медленно и даже стояли, пропуская других. Немчик приехал, мало ли их немчиков в России.