С холодами прилетела эта стая больших серых ворон. Ночевали они в лесу, но кормились в городе.
Они были пожилые, умные, солидные вороны. Пестрый быстро заметил, что они постоянно что-нибудь находят в снегу и едят, все вместе. Он следил за ними и тоже прибегал есть. Но не отбирал, не набрасывался, а ждал свою долю.
Вороны привыкли к нему и присматривали за псом с деревьев, зданий. И частенько, добыв что-нибудь съедобное, он обнаруживал вокруг себя кружок ожидающих ворон. Чувство справедливости было заложено в нем — пес оставлял еду воронам.
Так он жил, и хорошо жил: покидал места, где его не терпели, не слишком часто бывал там, где и привечали, безошибочно ловил ту грань, за которой собака начинает надоедать.
Пестрый изучил людские слова и жесты.
Вот старик сторож говорит ему. «Ты несчастный пес, я дам тебе поесть». Но рука сжимается, ноги сердито топчутся и говорят: «Ты приходишь слишком часто, у тебя бездонный желудок, я же совестлив и не могу отказать».
И Пестрый исчезал на несколько дней и приходил, когда старик начинал тревожиться.
Из Пестрого вырабатывалась га беспризорная городская собака, что неистребима и вольнолюбива, может жить без человека и — не может без него.
Пестрый все ждал, что его позовут в какой-нибудь дом. Иногда часами разглядывал освещенное окно и людей за непроницаемым прозрачным стеклом.
Вот едят, разговаривают, смеются… Повиливая хвостом, Пестрый частенько засыпал напротив чьих-нибудь окон. А однажды он долго рассматривал Гая, сидевшего на диване (тот принюхивался — запах Пестрого входил в раскрытую форточку).
И все же Пестрый не озлобился, не стал угрюмым добытчиком, его спасало добродушие. Дурных людей он остерегался и всех прощал.
Удача быстро вернулась к нему, в феврале друг-сторож уже караулил новый магазин «Промтовары». Пестрый стал жить при магазине. Там было много ящиков, кучи превосходных стружек. В Сибирь же шла весна, и на солнечном припеке весело запрыгали воробьи. Наконец пришел теплый март. Снег таял, ходили туманы. Вороны каркали, сидя на деревьях. Весело свистели чумазые жуланы, и повисали копья сосулек. Мальчишкам до смерти надоела и зима, и уроки. И тогда вспомнили Окатова и Володьку Румпеля: они швыряли в них жеваный хлеб, наливали чернила в шапки и сшибали с ног, будто нечаянно набежав.
В марте была сделана и последняя операция Белому псу. Не сраставшиеся сами по себе кости (оставленные для контроля) тоже были соединены клеем. Пес лежал в гипсовых бинтах, скованный ими.
Он дышал легкими движениями груди, забирая воздух постепенно, мелкими вдохами. И когда в форточку к нему влетал жулан — поклевать еду из миски — и оглушал его бойким посвистом, Белый пес считал его сном.
В марте Алексин закончил домашнюю дрессировку Гая. Пес выполнял команды «лежать», «сидеть». Он слушался приказа «ко мне!», умел ходить без поводка на улице, полной соблазнов — бегающих кошек, валявшихся костей, заманчивых столбиков. А их так любят обнюхивать гуляющие собаки.
Занялся Алексин и отработкой поноски — заказал гантели из дерева. Он так решил: пусть Гай развивает мускулы шеи, пусть в будущей своей жизни пса-охотника приносит хозяину убитую дичь. Любую, даже глухарей и зайцев.
Иванов противился гантелям.
— Ты что, собаку шаху персидскому готовишь? — ядовито спрашивал он.
— А почему бы пойнтеру не приносить дичь?
— Легаш не должен носить дичь, он слишком утончен, слишком нервен, в этом и сила его и слабость. Только очень нежные, тонкие нервы, заметь, могут усилить чутье собаки.
— Плевать!
— Гай — комок нервов. Он только внешне спокоен, убитая дичь его раззадорит. Он мне стойки будет срывать! Ведь стойка — приостановка хищника перед броском на дичь, стрессовая ситуация! А тебе еще и дичь подавай. Сорвет он стойку. Пойми!
— Не сорвет! — возражал Алексин. — Я миллион раз повторил команды «лежать!» и «ко мне!». Эти команды вошли в каждую клеточку Гая. Если ты ему отрежешь хвост и тот погонится за кошкой, крикни «лежать!» — и хвост ляжет. Скажи «ко мне!» — и хвост вернется.
— Хвост, а не собака Она с темпераментом, дай бог оправиться.
Охотники спорили, Гай дремал на коврике. В лесу глухарь пробовал токовать и чертил крыльями снег.
К нему кралась Стрелка, глядела из-за деревьев — ее мечтой было схватить эту черную грозную птицу.
8
Хорошо быть собакой в весеннем городе!