— Мы сейчас разобьёмся! — предостерегает он, тревожно облизывая губы и хватаясь за ручку двери, когда автомобиль опять подскакивает. Астори отмахивается.
— Не трусь, Тедди! Это весело!
Ей недостаёт охмеляющего ощущения опасности, того головокружительного чувства свободы и риска, когда ты словно шагаешь в пропасть с завязанными глазами или целишься в лицо тому, кто хотел убить тебя. Она владеет собой. Она знает свой предел. Но подойти к этому пределу, заглянуть за черту, взять на полной скорости новое препятствие… вот высшее наслаждение, а иначе — зачем жить? Астори подставляет лицо упругим волнам воздуха и смеётся. Вжатый в спинку сиденья Тадеуш не разделяет её веселья.
О, будь его воля, они бы целый день добирались до места. Он аккуратен и осторожен до тошноты.
— Р-радость моя! — выдыхает он и прикрывает глаза, когда Астори с ювелирной точностью вписывается в новый крутой поворот, пролетев над самым откосом. Стрелка спидометра сходит с ума. — Я люблю тебя, но, пожалуйста, не забывай, что существует не только газ, но и тормоз!
— Забавно! Я каждый раз хочу попросить тебя ровно о противоположном!
В Хиоль они прибывают через час. Астори довольно потягивается, хрустя позвоночником, выпрыгивает из машины и оглядывает виднеющиеся невдалеке разноцветные шатры и полощущиеся флаги. Струится аромат мёда, чая, кофе и печёных булок; фейерверками расцветает плясовая музыка, слышатся звонкие зазывания торговцев. Тадеуш всё ещё сидит в машине: его очевидно мутит.
— Как ты, милый? — Астори просовывает голову в окно и целует мужа в щеку. — Живой?
— Да… — кивает он, сглотнув, и открывает дверцу. — О Мастер, я женат на сумасшедшей.
Астори касается губами его виска, поддразнивает:
— И тебе это нравится.
Тадеуш неуверенно улыбается, вытаскивая из багажника корзинку и плед, и грозит жене пальцем:
— Больше не пущу тебя за руль.
Они оба знают, что это неправда.
Плед расстилают у края ярмарки, раскладывают бумажные тарелки, разворачивают свёртки с едой и разливают сок по пластиковым стаканам. Они давно не выезжали на пикники, а на ярмарку — никогда. Астори кормит Тадеуша с рук, он измазывает её в клубничном креме, и она шутливо бросается в него скатанными шариками из салфеток. Он уворачивается. Потом они, взявшись за руки, бродят, присматриваются, прицениваются, пробуют и нюхают. Это ново и любопытно. Где-то вспыхивает мотив сальдвига, и Астори вся вскидывается, загорается, тащит послушного Тадеуша за собой. Сам он танцевать отказывается — так и не научился. И Астори бросает в пляс одна: кружится среди десятков незнакомых людей на лужайке, хохочет, сцепляется руками, притопывает, прихлопывает, а Тадеуш пьёт газировку и наблюдает за ней. Стоящий рядом незнакомец трогает его за рукав.
— Чёрт возьми… Полчаса уже торчу тут… кажется, я эту женщину видел где-то. Это не певица, случаем, вы не знаете?
— Вы ошибаетесь, — уверяет его Тадеуш и залпом допивает газировку. — Это моя жена.
Вечером они снова устраиваются на пледе и смотрят, как рассыпается по млеющему небу пунктир салютов. Тадеуш опускает голову Астори на плечо и целует её в ключицу. Она гладит его по спине. Потом они отправляются домой: Тадеуш ведёт автомобиль предельно деликатно и благоразумно, и Астори умирает от скуки, корябая ногтем стекло. Он невозможен. Горбатого могила исправит.
И она никогда не признается, что любит его именно за эту несносную корректность и мягкость.
Едва машина осторожно тормозит у дома, озарённого первыми лучами молодой застенчивой луны, Астори выскакивает на улицу, обегает автомобиль и выдёргивает за собой Тадеуша, не особенно старающегося сопротивляться. Он привык к тому, что его энергичной жене нужно порой совершать приятные глупости — и он всегда рядом, чтобы присмотреть за ней. Астори тянет его за собой по узкой каменистой тропинке на пляж, вдруг отпускает, бежит, взрывая белый песок, и бросается в море. Пропадает под тёмными мелкими волнами. Выныривает и отфыркивается. Тадеуш, улыбаясь и скрестив руки на груди, ждёт на берегу.
— Ну иди сюда! — зовёт Астори. Синие брюки, белая рубашка и жилет намокли. С волос течёт вода. — Тут отлично!
Он с усмешкой качает головой: Астори, окружённая дымкой лунного молочного сияния, напоминает русалку.
— Лучше ты иди ко мне, родная. Замёрзнешь.
Она смеётся, выходит на пляж и, сцапав мужа за обе руки, волочит за собой. Они падают в волны. Вода и вправду тёплая, солоноватая и слегка горчит на языке; Тадеуш отплёвывается, протирая лицо, а потом Астори удушливо и нежно целует его, обхватив руками его лицо, и она такая восхитительная, ещё более солёная, чем обычно, и Тадеуш отвечает ей, проводя пальцыми по её тяжёлым влажным волосам. Их накрывает прибой. Тадеуш поднимается, нетвёрдо держась на ногах, подхватывает Астори и выносит её на берег. Она смеётся ему в ухо.
— Теперь мы оба мокрые.
— Но так гораздо интереснее, разве нет?
Дома они переодеваются, вместе готовят лёгкий ужин; пока Астори ковыряет вилкой в яичнице, Тадеуш включает новости и раскрывает газету, нацепив очки на веснушчатый нос. Астори жуёт и рассеянно слушает диктора, что-то вещающего о дипломатической делегации из Рецании.
— Вэриан прислал письмо, — роняет она и тянется за майонезом. — Опять зовёт в гости.
— Пошли его куда подальше, — советует Тадеуш. Астори улыбается, уловив в его голосе нотки ворчливого ревнивого раздражения.
— Уже. Не волнуйся, милый.
Несколько минут проходит в относительной тишине. Астори пересаживается к мужу на диван, тоже надевает очки и читает очередной роман, к которому не притрагивалась со времён юности. Тадеуш приобнимает её за талию и время от времени целует в висок. Им тепло и хорошо. Новости заканчиваются, сменяются политической программой, но это уже никого не интересует. Есть шум на фоне — ну и ладно.
Внезапно Астори ощущает волну напряжения: Тадеуш со вздохом сворачивает газету, снимает очки и вертит их в руках, не решаясь поднять взгляд на жену. Его что-то тревожит. Астори знает это выражение лица. Она беспокойно трогает его за запястье:
— Что с тобой, милый? Ты… о чём-то хочешь поговорить со мной?
— Ну… да. Да, родная. — Он сглатывает и прижимает её руку к губам. — Я… я вижу, что ты счастлива здесь. Это твой дом, твоя родина… и я рад, что ты вернулась сюда. Но… у меня тоже есть дом. И я скучаю по нему.
Астори гладит его по щеке.
— Ты хочешь, чтобы мы вернулись в Эглерт?
— Не совсем… и не только поэтому. — Тадеуш собирается с духом. — Я знаю тебя, родная. Ты не выдержишь долго этой мирной жизни. Если это затянется, ты возненавидишь меня или себя. Тебе нужна опасность… политика въелась в тебя так же прочно, как и в меня. Мы можем оставить этот дом, приезжать сюда время от времени, но… что ты скажешь, если господин и госпожа Бартон вернутся в большую политику? Ты и я? Как… как раньше?
Астори приоткрывает рот. Не верит собственным ушам. В зелёных глазах Тадеуша плещется тревога и испуг, и он крепче стискивает её руку.
— О мой… мой милый, это же… прелестная идея! — Её тянет одновременно плакать и смеяться. Тадеуш выдыхает, и Астори бросается ему на шею. — Ты чудо!
— Не такое уж я и чудо, — смущённо бормочет он. — Я только хочу, чтобы мы с тобой были счастливы.
Внезапно он тихо кладёт руку на живот Астори и настороженно смотрит на неё с робкой надеждой.
— И ещё… родная, я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Твой и мой. Наш общий. Я очень… очень давно этого хочу.
На губах Астори играет нервная улыбка. Она целует Тадеушу руку.
— Конечно, мой милый… конечно. — Она ёрзает на диване. — Давай, если будет девочка, назовём её… Эссари. Так звали мою маму.
— А если мальчик — Панкуэль, — продолжает Тадеуш. — Это имя моего отца.
Астори проводит больщим пальцем по его щеке.
— Значит, мы возвращаемся? — игриво подмигивает она. — Её величество и королевский премьер?
Тадеуш усмехается.
— Нет. Тадеуш и Астори Бартон. Муж и жена.
И он целует её.