— Северным провинциям, — начинает он, тщательно подбирая слова, — безусловно, приходится очень… нелегко.
— Даже так?
— Именно. Ваше Величество, вы… вы…
Он не хочет её обидеть, это видно. Астори со вздохом подставляет белого мага под удар. Она всё ещё чувствует его колено.
— Говорите уж прямо.
Тадеуш сглатывает. Двигает красного полководца вперёд.
— Вы совсем недавно в Эглерте, вам… тяжело понять, каково это. Север и Юг… у каждого эглертианца это в крови. С молоком матери впиталось.
Астори не совсем понимает, да. Возможно, никогда не поймёт так, как Тадеуш, Джей, покойный король, продавец поношенной одежды, мусорщик, журналист… любой коренной житель Эглерта. Она чужестранка. У её родины другая история и другие заботы.
Но она выбрала Эглерт. Оставила всё, что было ей дорого, — и выбрала.
И она будет за это бороться.
— Я изучала этот вопрос, — говорит Астори, откладывая съеденного принца. — Да, Север беднее… у Юга есть текстиль, химическая и пищевая промышленность… через него проходят основные торговые связи…
— Север и Юг никогда не были единым целым, — добавляет Тадеуш. — И вряд ли будут.
Да. Астори читала. Северный и Южный Эглерт размежевались в конце двенадцатого века, до пятнадцатого оставались разъединёнными, затем вновь спаялись по какой-то там унии при короле Не-Помню-Как-Звать, и с тех пор Север не прекращал волноваться раз в двадцать пять лет как минимум.
Южане и северяне отличались друг от друга: особенности внешности (северяне мельче и светлее, южане коренастее и смуглее), обычаев, диалектов, традиций… Одно накладывалось на другое.
Присоединённый против воли Север всегда считал себя униженным. Гордый своим богатством и победой Юг всегда немного побаивался собрата.
— Вы… вы не знаете, как непросто сейчас северянам… как было непросто все эти столетия.
Тадеуш поджимает губы, делая ход. Астори слушает.
— Их притесняют. Посмотрите: Совет, пресса, телевидение… всюду на видных постах — только южане. Это несправедливо. Многим приходится скрывать своё происхождение… детей приучают стыдиться его… южане одержали верх, но до сих пор не могут остановиться!.. Ваше Величество… проект ди Марцесса — новый удар по северянам. Известно, что вы в Совете. Станет известно, что вы поддержали этот закон. И тогда… вы настроите против себя Север. Не говоря уже о том… что это просто нечестно.
Астори облизывает губы. Сжимает в потной ладони белого короля. Да, Тадеуш прав, прав, и всё-таки… у неё лишь один вопрос.
— А то, что они сделали с моей семьёй — честно?
Он поднимет взгляд от доски.
— Террористы-северяне, — спокойно уточняет Астори. Маленькая корона из белого дерева ощутимо колет ей большой палец. — Те самые, которые убили моего мужа и отца моих детей. Которые убили короля и принцесс. Вот они. Скажите, господин премьер-министр, это — честно?
Тадеуш моментально сбрасывает пелену собственных раздражения и обиды, чтобы погрузиться в чужие. Он читает у Астори в глазах — звеняще-чистых, с застывшими золотыми крапинками. Он видит, как бьётся жилка на виске. Он понимает.
— Ваше Величество…
Она качает головой и помимо воли улыбается застывшей улыбкой. Теряет контроль. Так нельзя.
— Нечестно. И знаете, знаете, что я хочу сделать?
Она-то знает что. Отомстить. Наказать. Сделать больно — им всем. Потому что они сделали больно ей.
Астори старается не злоупотреблять местью. Но налоги — меньшее, чем она может отплатить за смерть близких. И ей всё равно, что… ей всё равно…
Она чувствует себя беспомощной и глупой. Ей не должно быть всё равно. Она королева.
Тадеуш смотрит на неё. Ждёт. И… слегка надавливает коленом.
О Мастер, дай ей сил.
— Так вы…
Она молчит. Это не вопрос. Это мольба. Астори сглатывает накипающие в горле слёзы и раскрывает ладонь с красными пятнами — в ней тёплый белый король.
— Вы победили.
— Нет. Вы.
Тадеуш улыбается и, поставив короля на стол, аккуратно складывает её пальцы в кулак. Ему хочется поднести эту руку к губам и поцеловать — просто потому, что такая женщина заслуживает, чтобы ей целовали руки. Астори выдыхает. Получается нечто среднее между всхлипыванием и истеричным смешком.
И почему она вдруг так расклеилась? Поняла, какая она ужасная по сравнению с… О Мастер…
— Я не… я… — Она поднимает глаза, втягивает воздух и силится выдавить хоть какое-нибудь подобие улыбки. Тадеуш всё ещё держит её ладонь. — Не знаю…
Он кивает. Понимает. И принимает — это ещё важней.
Ей нужно время. И он готов его дать.
Их колени соприкасаются, а в шкафу есть ещё коробка печений.
И это лучшее, что могло случиться с ними сегодня. Астори уверена.
========== 2.4 ==========
Напряжённым пальцам больно: Астори почти слышит, как хрустят суставы — или, быть может, это сдавленный кашель и чихание в зале. Она крепче вцепляется в стойку, откидывается телом назад, выпрямляя спину и по привычке передёргивая плечами.
— Мы обязаны понимать, что высказанное господином ди Хифельду предложение неприемлемо для нас в силу ряда причин, обозначенных мною выше, и в первую очередь…
Она коротко вздыхает и начинает энергично перечислять тысячу и одно «почему»; подаётся вперёд, вскидывает брови в немом изумлении, жестикулирует с напором и гневом, несколько, быть может, излишними для дебатов. Пытается не искать взглядом Тадеуша.
Находит.
Астори знает наизусть, где он обычно сидит: в третьем ряду, пятый слева.
В полутьме его не видно, но Астори почти наверняка уверена, что он сжимает кулаки, тяжело сглатывает и ловит каждое слово, не сводя с неё зелёных серьёзных глаз. Волнуется не меньше — а возможно, и больше — чем она сама.
— И мы обязаны понимать, что, беря во внимание обстановку в стране, в частности, военные действия на Севере, которые мы не сможем свернуть в ближайший год, было бы совершенно неразумно…
В горле пересыхает. Астори облизывает губы, делает нетерпеливый жест рукой и говорит дальше. Усиленный микрофоном голос, неустойчивый, нервный, дрожит у потолка.
Она заканчивает, в абсолютной тишине садится на место — второй ряд, одиннадцатое слева — и убирает бумаги в папку. Касается пальцем нижней губы и задумчиво молчит. Следующий оратор уже подходит к стойке.
Второй тур оканчивается голосованием. Партия «зелёных», за которую выступала Астори, партия Тадеуша, проигрывает в соотношении пять к трём. Астори хочется кусать перчатки от досады. Она работала над своей речью неделю… неделю! И всё зря…
Она выходит из зала, прижимая к груди папку. Её нагоняет Тадеуш. Астори оборачивается на его сбивчивое «Ваше Величество!», тормозит, дожидаясь, слегка кивает головой и приветливо улыбается.
— Вы замечательно выступили.
— Правда? Кажется, «жёлтые» считают иначе. Вы слышали замечания Пелитто о моей речи?
— Они бесятся, — простодушно отмахивается Тадеуш. — Вы их вывели из себя. Им сказать было нечего…
— Но они победили, — уточняет Астори, встряхивая головой и не останавливаясь.
— Сегодня. Неизвестно, что будет завтра… мы ещё отыграемся.
Он неожиданно берёт её за локоть, бережно и почтительно, и отводит к окну, подальше от идущих мимо советников.
— Только, Ваше Величество, прошу вас, — шепчет Тадеуш, оглядываясь, — не голосуйте за нашу партию каждый раз, иначе станут говорить, что вы слишком пристрастны… Законопроект можно попробовать провести вновь. Репутацию короны заново не выстроишь.
Астори прикусывает уголок рта и кивает. Конечно. Она повела себя глупо… Тадеуш заметил это, а значит, и кто-то ещё… какой позор, о Мастер…
— Да… хорошо. Разумеется.
Он улыбается и отходит на шаг, поправляя пиджак.
— Мне бы хотелось ещё обсудить отдельные… пункты… проблемы, которые вы затронули в вашей речи… если вы не против…
— Нет, естественно. Я буду рада. Мы можем сделать это сегодня, у вас намечен приём…
— Ваше Величество… — тихо говорит Тадеуш, и Астори прерывается на полуслове. В его глазах сквозит мутный призрак вины. В чём дело? Она недоумённо склоняет голову, касается подбородком папки и щурится.