— Да?..
Ей почему-то страшно.
— Я… я никак не смогу сегодня, — говорит он, моляще глядя на неё. — Прилетает… знакомая… первый раз в столице, запутается… и… я должен её встретить… иначе никто… пожалуйста…
Астори понимает примерно половину того, что слышит. Наконец до неё доходит; она торопливо проводит языком по нижней губе и расправляет плечи. Папка оказывается неожиданно к месту — есть чем занять руки, которые норовят опуститься. В груди становится тяжело.
Знакомая.
Которую надо встречать лично.
О которой он так заботится.
— Конечно, — выдавливает она как можно равнодушней. — К тому же мы… можем встретиться в любой другой день…
— В четверг? — спрашивает Тадеуш и улыбается. Пытается извиниться?
Хотя за что ему извиняться?
— В четверг, — бездумно повторяет Астори.
Тадеуш хочет добавить что-то ещё, но его окликают: он поворачивается, машет рукой, взглядом испрашивает у Астори разрешения. Она растягивает губы в подобии улыбки и кивает:
— Идите. Всего доброго.
— Увидимся в четверг, — улыбается он на прощание и скрывается. Астори стоит у окна одна, сжимает папку и мучается гадким сверлящим чувством, на которое она не имеет никакого права.
***
Астори расчёсывается перед зеркалом, напевая детскую песенку, и вспоминает своё расписание на сегодня. Кажется, утро и день планируются загруженными — прения в Совете, потом благотворительный вечер, а надо ещё погулять с детьми в саду, она вторую неделю не может собраться… зато вечер относительно свободен. Впервые за месяц.
Ей думается, что можно куда-нибудь выбраться. Она давно не гуляла просто так. Давно… не веселилась. Есть варианты позвонить подругам, сыграть в тау-ро с пожилым камердинером, почитать, посмотреть фильм, наконец, но всё это кажется таким скучным и домашним… Астори хочется развеяться. Сделать то, чего она никогда не делала.
Нет, не прыгнуть с парашютом и не проскакать через столицу на коне… но что-то манящее, необычное, из ряда вон.
Да хотя бы…
Пойти в оперу.
Она никогда не была там: на родине не хватало времени и денег, а потом, когда вышла за Джея, они как-то чаще посещали театры и бегали в кино. Но теперь… есть шанс наверстать упущенное.
Она звонит секретарю, просит заказать ей места в Королевском театре оперы и балета. Неважно, что идёт. Ей просто хочется в оперу.
В этот вечер королевская ложа, пустующая уже два года, примет единственного зрителя.
На дворе середина апреля. Вечера стоят звёздные и прохладные, пахнущие ландышами и прогорклой сиренью. Мерцают фонари на узких улицах Метерлинка — столицы Эглерта.
Метерлинк спускается потёртыми неровными ступенями к ласковому Бронзовому морю; из окон Серебряного дворца, обращённых на восток, можно разглядеть голубую полоску за шпилями намин и покатыми крышами старинных низких домов с изящными балюстрадами, потрескавшимися колоннами и аккуратными садиками за медными потемневшими оградами. На западе вырастают иглами морского ежа небоскрёбы, блестят стёклами в свете ранних звёзд, теплеющих в разводах вечереющего неба.
Астори гладит большим пальцем пуговицу кремового пальто, наблюдая за маячащими в окне машины фонарями и неоновыми вывесками. Шею холодит подвеска с аметистом. Они подъезжают; водитель открывает перед Астори дверь, помогает вылезти из автомобиля. Театр сияет огнями, он опалён мечущимися тенями, шлейфами лунного света и вечерним свежим воздухом. Не узнанная никем Астори поднимается по ступеням. У входа её встречает улыбчивая служащая: принимает пальто и берет, проводит тайной лестницей в ложу, отодвигает кресло и предлагает бинокль. Астори благодарно соглашается.
Зал понемногу наполняется людьми. Астори глядит сверху, как расходятся по местам шуршащие платья, галстуки-бабочки, тяжёлые причёски и надушенные воротники.
Шепчутся и смеются.
На волосах оседает плотный запах пудры и старых портьер. Под потолком, изукрашенным многочисленными изображениями вездесущих лис, висит крупная хрустальная люстра, увитая металлическими листьями и цветами. Астори ждёт, когда начнётся спектакль.
Показывают «Страсти в Мурфе» Шанэ — Астори узнала это по пути в театр. Шанэ она слышала часто, а вот «Страстей», которые написал, кажется, Ренье л’Идье, не читала ни разу. Что ж, тем интереснее.
Гаснет свет. На сцене появляются люди в костюмах века эдак восемнадцатого или около того, из оркестровой ямы гремит тяжёлая, насыщенно-яркая музыка, в которой переплетается визг озлобленной скрипки, робкий плач фортепьяно и уверенный рокот контрабаса. При первых же звуках голоса, глубоко выводящего самые нежные и грудные ноты, Астори изумлённо склоняет голову на бок.
Поют на рецанском.
Слава Мастеру, она выбрала этот язык в качестве второго иностранного во время учёбы в университете. До уровня носителя не дотягивает, но владеет достаточно свободно.
Астори наводит на сцену бинокль и обращается в слух. Главная героиня, стройная блондинка, долго и выразительно страдает в одиночестве, затем к ней присоединяется её мать, потом жених, затем следуют новые страдания в одиночку, потом появляется местный герцог со своими слугами (источник страданий состоит как раз в том, что герцог собирается жениться на главной героине против её воли), и вся компания продолжает страдательно страдать.
Астори становится скучно.
Она скользит взглядом по залу. Ни одного знакомого затылка. Наводит бинокль на соседние ложи, безразлично оглядывает их одну за другой и вдруг — застывает на месте.
Она различает в полумраке профиль Тадеуша.
Астори торопливо прячет бинокль, поворачивается к сцене и усиленно делает вид, что увлечена оперой. Выходит ужасно. Она морщит лоб, покусывает губы и невольно косится туда, где сидит премьер-министр. Взглянуть ещё раз, что ли?.. Просто чтобы удостовериться, что это он. Конечно, только для этого.
Астори настраивает бинокль, оборачивается — и видит поблёскивающие в сумраке зала два стёклышка такого же оперного бинокля. Тадеуш смотрит на неё. Астори вспыхивает, по спине бегут мурашки, и она спешно потупляет взгляд. Заметил ли он её? Узнал ли? Руки в длинных перчатках мнут светлое шёлковое платье. Щёки и шея пылают.
Кажется, она ещё никогда в жизни так не краснела.
Астори заставляет себя взглянуть на сцену и сосредоточиться на спектакле. На минут пять это срабатывает, но мысли навязчивым роем продолжают крутиться вокруг соседней ложи.
Часто ли Тадеуш посещает оперы? Какие ему нравятся? А нравится ли эта?
Астори оправляет аметистовую подвеску. Она всего лишь взглянет ещё раз… ничего особенного.
Ей везёт: Тадеуш смотрит не на неё, а куда-то в сторону, в глубь ложи; наклоняется, кивает и указывает рукой наверх. С кем он разговаривает?
Он пришёл не один?
Сердце Астори падает. Она вспоминает его знакомую.
Она резко разворачивается лицом к сцене и не сводит с неё глаз. Там действие идёт полным входом: выясняется, что герцог вампир, но главная героиня успела его полюбить, и все начинают убиваться уже по этому поводу. Брови Астори ползут вверх.
Она точно на тот спектакль попала?
Она чувствует чей-то взгляд у себя на шее: на неё в бинокль смотрит Тадеуш… и улыбается. Астори ощущает его улыбку каждой клеточкой тела.
Сколько можно?..
Включается свет. Антракт. Астори поднимается и выходит в коридор — подумать и подышать.
Большинство зрителей в зале; Астори становится у окна, спиной к выходу, чтобы её никто не узнал. Сглатывает. Опускает плечи. Ей одновременно и жарко, и холодно, обхватывающий талию шёлк нестерпимо жжётся, и хочется бежать со всех ног… куда-нибудь подальше. Она касается лбом прохладного стекла. Там, на улице, — бархатная ночь, шипят колёсами по асфальту автомобили, горит вывеска Национального Банка через дорогу… там нет её. Там нет Тадеуша.
Астори зарывается пальцами в тяжёлые тёмно-каштановые волосы. Надо думать о детях. Как они? Уже спят? Прочитали ли няня им сказку, как она просила, или…