— Ваше Величество?
Тихо, еле слышно. Астори обречённо поворачивается. Тадеуш стоит в шаге от неё, держа в руках бокалы с водой — наверно, принёс из буфета — и улыбается дружелюбно. Проклятье. Она опирается о подоконник, кивает.
— Добрый вечер, господин премьер-министр.
— Добрый. Тоже прячетесь от прессы?
Она улыбается в ответ.
— Можно и так сказать.
— От них нигде нет прохода, — вздыхает Тадеуш. — Вот… у меня всегда пересыхает в горле в театре, я… подумал, вдруг у вас тоже… хотите воды?
— Да, не откажусь, спасибо.
Она отпивает. Тадеуш становится рядом, заслоняя её от любопытных взоров проходящих мимо людей. Снова. Он снова просто делает то, что надо, что будет ей приятно — сам. Его не надо просить. Астори слизывает с уголков рта капли воды и задаётся лишь одним вопросом: зачем?
Зачем ему… это всё? Потому что она королева? Или потому… Она незаметно щипает себя. Перестань. Хватит.
— Вы одна? — спрашивает Тадеуш, задерживаясь взглядом на её лице не дольше положенных этикетом полутора секунд, но успевая рассмотреть всё: нежное шёлковое платье до колен с аккуратным поясом, изысканную аметистовую подвеску на смуглой шее, кудрявые волосы, лежащие на покатых плечах… и глаза цвета горького шоколада, в которых вспыхивают золотистые крапинки. И губы, тронутые лёгкой улыбкой.
— Да. Решила в кои-то веки выбраться в свет, — непринуждённо отвечает она, замечая, что премьер-министр сегодня выглядит как-то… иначе. Тёмно-зелёный пиджак и галстук оттеняют глаза. — А вы?
Астори глубоко в душе знает ответ, но не спросить не может. Это выше её сил. Тадеуш смущается.
— Вообще-то я… прибыл с одной хорошей… знакомой…
Астори склоняет голову набок. Она была готова. И ей… совсем ничего и никого не жаль. Даже себя. Себя — меньше всех.
— Но… она уехала после первого акта… и… я теперь совершенно свободен.
Свободен для чего?
Астори поднимает взгляд: она точно поняла всё правильно? Ей кажется, что да…
Она не должна, не должна, не…
— Тогда составите мне компанию?
От изумрудных глаз расползаются лучики-морщинки.
— С огромным удовольствием, Ваше Величество.
Антракт заканчивается, и они размещаются в королевской ложе, вооружившись биноклями и терпением. Опера длится необычайно долго. Астори уже не пытается сделать вид, что ей интересно, Тадеуш — тем более. Оба ждут случая заговорить и не знают как.
— Ну и… как вам? — неловко запинаясь, спрашивает Астори.
— Неплохо, — пожимает он плечами, — но главная героиня явно переигрывает.
— Определённо. Хотя, мне думается, во многом ответственность лежит на сюжете… или я совсем не разбираюсь в классической литературе.
Она видит, как критически изгибаются его брови.
— Не будьте так строги к себе. Сейчас многие склонны судить о классике предвзято… в положительном смысле. Клеймо «классика» — как гарант качества, а я считаю, что это далеко не всегда так… К примеру, тот же Фитке переоценён. А «Страсти»…
— Вы читали?
— Нет. Но что-то мне подсказывает, что в своё время они были бульварным романом. Как пьесы ди Шавиль, например.
На сцене происходит бурное объяснение незадачливой невесты с экс-женихом. Астори откладывает бинокль и качает головой.
— Ох, ну что это такое…
— Всё так плохо? — спрашивает Тадеуш, поудобнее усаживаясь в кресле и глядя на Астори.
— Да, она просто… погодите, а вы… вы разве не понимаете?
Он простодушно морщится.
— Нет. В школе выбрал оспинский, как последний дурак… хотя все советовали рецанский. Это, конечно, родственные языки, но всё равно я понимаю не больше четверти.
Астори медлит не дольше полминуты.
— Хотите… я буду вам переводить?
Он замирает, потом робко кивает, одаривая её по-детски радостной улыбкой.
— Это было бы… чрезвычайно любезно с вашей стороны.
Он придвигает своё кресло ближе, чтобы лучше слышать, и Астори ощущает, как тепло и страшно становится внутри, ощущает его дыхание, запах его одеколона — мирт и верба — и ей по-прежнему хочется сбежать.
— Я… я люблю вас так сильно, так давно, так нежно, — заикаясь, начинает она, в то время как герцог-вампир ползает перед главной героиней на коленях от одного конца сцены до другого. — И я… я не могу позволить, чтобы мы… не были вместе… так как именно теперь я со всей возможной остротой ощущаю… как фальшиво моё положение… и всё, чем я жил… и единственное, что есть в моей жизни правдивого, это… вы…
Астори заливается краской: понимает, как топорно и косноязычно переводит, и уже жалеет, что вызвалась. Но Тадеуш слушает внимательно, изредка взглядывая в бинокль на сцену.
— Финальный монолог правда хорош, — говорит он в заключение, когда герцог трагично закалывает себя на руках у главной героини. — Этого не отнять… спасибо, Ваше Величество.
Зажигают свет; потерянную и смятённую Астори поднимает с места общий рывок: она аплодирует, пока не начинают болеть ладони, и позволяет Тадеушу вывести её из зала. Ей подают пальто. Она уже протягивает руку, но её опережает Тадеуш. Астори останавливается, моргает. Она не до конца пришла в себя.
— Я помогу даме надеть пальто, — кивает он служащей и смотрит Астори в глаза, улыбаясь. Астори кажется, что он ей подмигивает.
Это просто жест вежливости. Не более.
Тадеуш очень осторожен, почтителен и мягок; он отступает в сторону, едва она справляется с рукавами, и протягивает ей берет.
— Проводить вас до выхода?
Они работают вместе, напоминает себе Астори. Это нормально. Тадеуш обходителен, но лишь потому, что она королева, женщина, его знакомая…
Знакомая…
— Вас ждёт водитель? — спрашивает Тадеуш, когда они оказываются на улице. Гудят машины; апрельский гуляка-ветер забирается под воротник.
— Он…
Астори думает, что легко могла бы соврать. Тадеуш подвёз бы её, она бы послала водителю сообщение, отпустила бы его домой, а сама…
Только что это даст?
У него есть знакомая, у неё есть… дети. Муж. Пусть покойный, но…
У неё есть королевство.
— Он ждёт за углом. Спасибо. Я получила огромное удовольствие от сегодняшнего вечера.
Тадеуш улыбается, когда она подаёт ему руку на прощание, и внезапно касается её губами.
— Всего доброго, Ваше Величество.
Астори усилием воли напоминает себе, что это тоже — часть этикета.
***
Тадеуш открывает дверь своим ключом, тихо входит и запирает её. Снимает пальто и шляпу. Вешает их. Садится на стул и медленно снимает ботинки, стараясь не шуметь. Он надеется, что Эйсли уже спит.
Конечно, нет: он видит полоску света, ползущую с кухни. На пороге появляется жующая Эйсли в шортах, майке и домашних тапочках с помпонами. Смотрит на него в упор.
— Эта скукотища шла так долго? — возмущается она. Тадеуш качает головой.
— Тебе стоило остаться. Под конец стало интереснее.
— Да ну, не люблю вампиров. Одна чепуха с ними. Давай, Тед, заходи, я открыла йогурт.
Эйсли быстро подходит, приобнимает его и тыкается носом в щёку.
— Замёрз, да?
— Нет… Пойдём. Надеюсь, ты меня накормишь, а то я жутко голоден.
Она фыркает.
— Надо было есть в буфете. Я говорила. Хотя у вас в столице цены страшные, одни колготки чего стоят, я вчера была в магазине…
Тадеуш потягивается. Он дома.
========== 3.1 ==========
Астори качает головой и отряхивает снег со штанишек Джоэля, умудрившегося упасть в сугроб. Стоящая рядом Луана шмыгает носом.
— Кажется, вы совсем замёрзли. Не надо было так долго гулять.
— Ну ма-а-ам, — хнычет Луана, хлопая голубыми глазками и плаксиво морщась, — ну ма-а-ам, ну давай ещё немножечко, ну чуть-чуточку…
Джоэль только вздыхает. Астори решительно поднимается.
— Нет, солнышко, нельзя. Вдруг вы заболеете.
— Не заболеем, — вполголоса произносит сын. Астори гладит его по голове.
— Завтра. На сегодня всё. У вас урок по рецанскому языку, не забывайте, котята.
Луана надувает губки, Джоэль притихает. Они знают, что когда мама говорит так ласково, спорить с ней бесполезно. Она может и прикрикнуть, и мягко шлёпнуть, и отправить коротать наказание в спецкресле, но тогда её можно хотя бы попытаться разжалобить. А вот если она начинает гладить их по макушке и улыбаться, значит тут уж ничего не попишешь.