В три года они изучили свою маму достаточно хорошо.
Джоэль дёргает её за пальто.
— Ты плидёшь на обед?
— Разумеется, мой зайчик. — Астори подхватывает дочь на руки и прижимает сына к себе. — Идёмте. Может, я ещё успею…
— Ваше Величество!
Не успеет.
К ним спешит камердинер.
— Ваше Величество, Ваши Высочества… простите, но господин Бартон здесь… мне передать ему, чтобы он подождал?
— Не стоит, благодарю.
Астори с сожалением опускает Луану на землю.
— Простите, дорогие, маме нужно… заняться делами. Я приду к обеду, ладно? — Она целует их в обе щеки. — Идите к няне, она проводит вас наверх. Пока.
Она машет им на прощание рукой в перчатке и смотрит вслед. Они такие смешные, эти маленькие комочки, тёплые частички её самой… Её и Джея. В равной степени. Пятьдесят на пятьдесят. И она снова предаёт их. Разменивает минуты с ними на законопроекты и выигранные прения.
Астори кажется, что она ужасная мать.
Дети дали ей так много… а она не может уделить им два часа в день без того, чтобы куда-нибудь не сорваться.
Это нечестно по отношению к ним.
Астори разворачивается к камердинеру с тяжёлым сердцем.
— Скажите господину Бартону, что я буду ждать его у восточного входа, на аллее.
Ей хочется ещё побродить по заснеженному парку, и она надеется, что премьер-министр не станет возражать. Они почти не встречаются вне стен дворца, одни душные помещения со спёртым воздухом. Астори теребит сумочку с детскими игрушками, которую забыла отдать няне, и ждёт, ковыряя носками полусапожек свежий полуденный снег, искрящийся в солнечном свете. На берете тают снежинки. Полы белого пальто намокли от возни с детьми.
— Ваше Величество?
Она знает этот голос: звенящий и мягкий, ласково окликающий её среди снежного безмолвия огромного пустынного парка. Тадеуш машет ей рукой, другой прижимая папку к груди, и быстро подходит. Астори оборачивается, соединяет ладони. Улыбается — и видит в ответ приветливую улыбку, от которой расходится паутинка морщинок.
— Нет, не стоит, — быстро предупреждает она прежде, чем он опустится на колено. — Мокро, запачкаете брюки…
Тадеуш неловко поводит плечами.
— Тогда… позволите…
Астори понимает, протягивает руку, и Тадеуш бережно берёт её. Астори чувствует его пальцы сквозь ткань. Он улыбается с застенчивой нежностью, стягивает перчатку, наклоняется и запечатлевает на коже Астори почтительный поцелуй.
Астори находит в себе силы не смотреть ему в глаза.
Тадеуш возвращает ей перчатку и как ни в чём не бывало удобнее перехватывает папку.
— Я не помешал вам?
— Нет, вовсе нет… я только закончила гулять с детьми, думала, вы приедете позже… не хотите пройтись?
— С удовольствием, — кивает он, и его лицо светлеет.
Они бредут бок о бок по заледенелым аллеям мимо голых кустов, блестящего слюдяным озером фонтанчика с фигурами лис, сиротливых фонарей — влево и влево, вдоль восточного крыла дворца. Тадеуш на ходу достаёт ручку и документы, что-то отмечая, расспрашивая Астори и рассказывая о текущей ситуации в Эглерте.
— Выступления продолжаются в тринадцати провинциях из двадцати семи… я полагаю, этой весной и летом нам стоит ждать кризиса. Вы сами понимаете, работа Уолриша и его друзей из СМИ не могла пройти незамеченной… нам важно не выпустить это из-под контроля. Если волнения достигнут критической точки… и наступит гражданская война, а это вполне возможно, не стану скрывать, Ваше Величество… тогда это может стать поводом для введения в Эглерт миротворческих сил СОС. И в первую очередь — Райвенлока. Это будет катастрофой…
— Знаю, — сухо кивает Астори и поджимает губы. Она понимает, насколько всё серьёзно. Уолриш умело будоражил Север эти два года, подливал масло в огонь, и сейчас тлеющие угли готовы разгореться — достаточно одной искры. Им надо быть осмотрительными.
Она вздыхает, проводит ладонью по пушистой еловой лапе, припорошенной снегом.
— А о трагедии на борту «Фидии» узнали? Наших граждан среди пострадавших нет?
— Наши дипломаты уже работают… информация поступит в ближайшие сутки.
— Держите меня в курсе.
— Обязательно, Ваше Величество.
Она перекладывает сумочку из руки в руку, рассеянно наступает ногой на лёд и поскальзывается: падает вперёд, громко ахнув. Тадеуш роняет папку и удерживает Астори за локоть. Сумочка шлёпается в снег. Астори тяжело дышит; кровь приливает к лицу, ей жарко и стыдно из-за своей неуклюжести, хочется провалиться сквозь землю — в таком дурацком и двусмысленном положении они оказались. Тадеуш тянет её на себя, помогает встать и бросается поднимать сумочку, стряхивая с неё липкие комья снега.
— Вы… Вы в порядке?
— Да… спасибо большое… — Астори прячет румянец в воротнике пальто. На локте всё ещё ощущается хватка цепких бережных пальцев. — В-ваша папка…
— О, это ерунда, — отмахивается Тадеуш. — Папки — дело наживное.
Они робко улыбаются. Дальше идти уже веселей.
— Чудесная погода, правда? — спрашивает Астори. — Снег… он вообще редкость в Эглерте, а тут… идёт третий день подряд… и так много… дети просились гулять. Они почти не видят снега.
— Да, зима необыкновенно снежная в этом году. Природа нас балует, — соглашается Тадеуш. — Не припомню такого уже… десять или двенадцать лет.
Астори задумчиво почёсывает волосы под беретом.
— У меня на родине снег тоже идёт редко и мало.
— В… Эльдевейсе? — тихо осведомляется Тадеуш. Она кивает.
— Да. Знаете, он… чем-то похож на Эглерт. Горы… море… правда, больше в два с половиной раза, но всё же относительно маленький.
Она по привычке склоняет голову набок. По губам блуждает мечтательная улыбка, и Тадеуш почти задерживает дыхание: боится её спугнуть.
— Я… я хочу туда. Если быть до конца честной… я очень хочу…
Тадеуш вздыхает.
— Я понимаю вас… Нет, правда, понимаю, что значит жить вдали от дома… это тяжело. Я знаю.
Их взгляды встречаются: на Астори смотрят изумрудные успокаивающе-мягкие глаза, и ей до боли хочется взять Тадеуша за руку. Она подавляет дрожь.
— Я…
И обрывается на полузвуке. Не может придумать, что сказать. Так глупо… Почему-то в голову приходит мысль, что целоваться под заснеженной молодой липой — очень романтично.
Астори прикусывает щеку, чтобы привести себя в чувство. Дура. Перестань сейчас же.
Шорох в кустах спасает их от неловкой паузы. Астори оборачивается. Шорох повторяется, и из кустов вылезает юркая тёмно-рыжая стрела, шаркает лапами по снегу и скрывается позади мраморной статуи мальчика с кувшином. Тадеуш провожает её взглядом.
— А, это Кнапс. — Астори опускается на корточки, причмокивая губами. — Иди сюда, мальчик… иди…
Лис не показывается. Наверно, убежал.
— Вот непослушный. — Тадеуш подаёт Астори руку, помогая встать. — Ни за что не придёт, упрямец.
Она подтягивает перчатку.
— Они так и не привыкли ко мне. К детям ещё льнут, а я… до сих пор как чужая. — Астори пожимает плечами. — Да, вы знали, что у Шелди родились лисята? Жаль, придётся раздать, когда подрастут… мы не можем держать столько лис во дворце.
Она помнит, как непросто свыкалась с пушистыми обитателями Серебряного дворца в свои первые месяцы в Эглерте. Топот лап, фырканье, тявканье, касание хвоста под столом во время обеда… это пугало поначалу. Астори чувствовала себя не в своей тарелке. Но лисы были членами королевской семьи — семьи Джея. И Астори понемногу научилась дружить с ними — постольку, поскольку они сами изъявляли желание дружить с ней.
В конце концов они сошлись на нейтралитете.
Астори понимает, что пора сменить тему.
— Что с запланированными поездками? — спрашивает она, шагая дальше. Тадеуш энергично кивает и раскрывает папку.