Её дети больны.
Астори не отходит от них ни на шаг; дворец наводняют доктора и медсёстры, и она всё равно не чувствует себя спокойной. Её грызёт страх. Она не спит ночи напролёт, почти не ест, караулит у детских кроваток и наотрез отказывается отдыхать. Тревога выматывает, и силы начинают изменять. Она не железная, как бы ей ни хотелось доказать себе и другим обратное.
«Когда наступила осень, принц задумался…»
Сегодня она говорила с Мелли, подругой из интерната. Это успокаивает — ненадолго, но успокаивает, не даёт опустить руки. Успокаивать людей — великий дар Мелли. Она сама — как ходячее умиротворение: светлые волосы в аккуратном пучке, нежный овал лица, зелёные понимающие глаза, невысокий рост, хрупкая фигура, мелодичный грудной голос, мягкие руки, созданные для помощи и ласки… Мелли — кардиохирург в одной из престижных клиник в Эл-Сайдже. Она спасает людей ежедневно, и Астори завидует ей: такие люди, как Мелли, приносят ощутимую пользу, а такие, как она сама…
Мелли давно замужем и счастлива. Её супруг — сумасшедший рыжий музыкант-виртуоз, делающий головокружительную карьеру. Он вечно на гастролях, и Астори совершенно не понимает, как домашняя и мечтательно-тихая Мелли уживается с этим бушующим ураганом. Но она не влезает в их семейную жизнь. Своя-то у неё не сложилась…
Мелли звонит ей сразу после напряжённой смены в клинике, едва придя домой. Кормит дочь — это ясно доказывает возмущённый детский крик: «Я не буду это есть!» — и говорит заботливо и спокойно, как с плачущим ребёнком, благодушно доказывая, что волноваться-то, в сущности, ещё особо не о чем, королевскую фамилию обслуживают прекрасные доктора, Луана с Джоэлем в надёжных руках, и потом, Астори всегда может посоветоваться с ней, она тоже практикующий врач, пусть и другого профиля, но в базовых вопросах она разберётся, если Астори будет нужно… она всегда рядом… стоит только позвонить…
— Дорогая, слушай, тебе стоит больше думать о себе. Пожалуйста. Кто поможет детям, если ты сдашь?
— Я знаю, Мел, знаю! — прикрикивает Астори, морщится и массирует левый висок. — Прости… Прости, нервы ни к чёрту, срываюсь… ну не могу я о себе думать, понимаешь? Не могу! Столько всего навалилось… Я ума не приложу, как с этим справиться.
— Дорогая… — Мелли вздыхает. — Просто звони, хорошо? Даже если поздно… в любое время звони. Мне, Энки… кому угодно. Я не хочу, чтобы ты оставалась одна.
— Ладно, Мел. Спасибо.
Астори знает, что не позвонит. Она справляется со своими проблемами сама и не собирается втягивать кого-то ещё в это болото.
А сейчас ночь. И ей не спится.
«Когда наступила осень, принц задумался…»
Астори захлопывает книгу. Нет у неё принца, давно уже нет; есть только корона, дети, горы забот… и премьер-министр. Тадеуш звонил, обеспокоенно спрашивал, всё ли в порядке и скоро ли она сможет вернуться в Совет. Да, всё хорошо, врёт Астори. Вернётся скоро. Да. Тадеуш не верит. Но всей правды она ему не скажет никогда: не покажет себя слабой… уязвимой. Даже перед ним. Тем более — перед ним. Астори не хочет его жалости.
Она не может так унизиться.
Уже час ночи. Астори гасит свет, закрывает дверь в гостиную и входит в спальню. Тепло. Свет луны льётся на ковёр. Глаза припухли и болят, во лбу тяжело и горячо, словно в череп наложили раскалённых углей, и Астори, придерживая ночную рубашку, устало потирает кулаком висок. Ей бы надо… а, к чёрту! Всё равно сейчас не уснёт. И она включает телевизор, забирается с ногами на кровать и обнимает колени. Снимает обручальное кольцо, на миг сжимает его в ладони и осторожно опускает на прикроватный столик. Распушает тёмно-каштановые волосы. Опускает холодные пальцы на веки.
Мастер, помилуй её.
На экране что-то говорят и куда-то идут. Астори глотает зевок, присматривается: очередной глупый фильм об изменах и внебрачных детях. Мерзость. Щёлкает пультом — и морщится. Ещё лучше — фильм об отце-одиночке, она видела его три года назад. Накатывают неприятные воспоминания, и она вновь переключает канал. Тут перетряхивают грязное бельё знаменитостей. Ну, а что ещё могут показывать в час пополуночи? Безо всякой надежды Астори нажимает на кнопку в третий раз.
На экране появляется знакомое лицо. Астори неверяще моргает, подбирается, сминая пальцами простыню, и невольно подаётся вперёд. Сомнений нет. Кудрявое волосы, нос в редких веснушках, изумрудные живые глаза, мальчишечья улыбка, неумолимо подкупающая, такая искренняя, такая открытая… Тадеуш. На какой-то политической программе, одной из тех, которых много расплодилось за последние двадцать лет и которые Астори совсем не смотрит. Премьер-министр стоит у стойки и слушает своего оппонента: ведущий молча проводит рукой по подбородку. Оппонент взъерошен, будто воробей, горячится, частит что-то быстро и раздражённо об экономике, кризисе, отношениях с Райвенлоком… Тадеуш морщит нос, улыбаясь. Астори склоняет голову набок: ей хочется проникнуть за эту улыбку. О чём он думает сейчас?
Почему-то Астори кажется, что у оппонента нет шансов. Тадеуш его съест.
Она вздыхает, силой заставляет себя отвести взгляд от экрана, на котором как назло выведено лицо премьер-министра крупным планом. Это чересчур походит на свидание: она, он, ночь, спальня. Глупости. Астори тянется к телефонному аппарату, снимает трубку и набирает номер, выученный намертво. Номер Джея.
С того света не отвечают, но она продолжает звонить уже третий год.
Телевизор жужжит, Тадеуш улыбается, в ушах позванивают гудки… Астори слушает.
Луна лениво оглядывает шпили Серебряного дворца.
========== 3.4 ==========
Тадеуш привык просыпаться рано; правда, для него рано — это часов в девять утра. В самый раз. Лучшее время, чтобы начинать работу. Ещё раньше — можно, но уже труднее, а если позже, то целый день болит голова. Годы учёбы в пансионате и Дипломатической Академии приучают к порядку. Тадеуш уверен, что если на полноценное питание можно махнуть рукой, то строгий режим дня необходим. Остаётся только убедить в этом Эйсли.
А она упорно не желает слушать.
Он слегка вздрагивает, просыпаясь, открывает зелёные, мутные со сна глаза и скользит расплывчатым взглядом по стрелкам на старом будильнике. До официального подъёма целых семь минут. Можно подремать, поваляться в нагретой солнцем постели, но Тадеуш пересиливает себя. Надо приниматься за дела. Ему предстоит по-быстрому принять душ и глотнуть кофе перед тем, как разбудить Эйсли. Она та ещё соня. Наверняка не ложилась вчера до трёх ночи, хотя он её просил… Что за девочка.
Он шлёпает тапочками по паркету, зевает, чешет затылок. Ванная на первом этаже. Тадеуш осторожно спускается, стараясь не шуметь. Пусть Эйсли поспит ещё лишних двадцать минут… в её возрасте сон особенно важен. Тадеуш старше её всего на одиннадцать лет, но ему иногда кажется, что между ними лежит вечность — он чувствует себя гораздо старше по отношению к этому непоседливому капризному ребёнку. Словно пару десятков лет прибавляется.
Душ помогает растормошиться, освежает, прочищает мозги. Тадеуш трясёт мокрой головой и отфыркивается. Неторопливо открывает окна в зале и гостиной, ёжится под струями проказливого июньского сквозняка и, включая телевизор, просто чтобы гудел на фоне — давняя привычка, спасибо работе, заставляющей держать ухо востро, — принимается варить кофе. Себе. Эйсли пьёт только зелёный чай… по крайней мере, на завтрак. Тадеуш мельком взглядывает на телеэкран, прислушивается к новостям. В офисе его уже ждёт отчёт о самых важных событиях, произошедших за последние семь часов — секретарша постаралась. Она у него молодец.
Тадеуш смотрит на часы. Пора будить Эйсли, иначе она проспит всё на свете, не только первую пару. Берёт чашку с дымящимся крепким кофе, поднимается наверх, мешая ложкой сахар, и вежливо стучится в комнату Эйсли.
— Доброе утро!
В ответ — ни звука. Тадеуш стучится громче, стараясь не расплескать кофе.
— Доброе утро! Вставай, Эйс!
Раздаётся бурчание сердитого медведя, прервавшего спячку посреди зимы. Эйсли по утрам только так и общается. Тадеуш закатывает глаза, привычно улыбается и открывает дверь, громко предупреждая с порога: