Тадеуш откладывает папку. Смотрит на неё.
— Да, Ваше Величество?
Это оказывается труднее, чем ей представлялось, когда она репетировала перед зеркалом. Астори кусает губы. Молчит. К лицу и шее приливает кровь, и лихорадочный румянец жжёт ей кожу раскалённым железом. Она должна. Обязана. Переступить через себя, через него, через всё, во что верила и за что боролась… или почти всё. Она давно решилась, так почему сейчас её лезвием по горлу полоснуло ощущение несправедливости?
Тадеуш такого не заслужил. Не от неё. Он, мягкий, понимающий и преданный и — решительный и упорный, он, спасавший её бессчётное число раз, он, рискнувший ради неё всем… Она же предаёт его. Она его убивает — без ножа, словами, у себя на глазах, в своём собственном кабинете…
Его. Джея.
Себя саму.
Всех.
— Я… я, надеюсь, вы понимаете, — начинает Астори, запинаясь и не поднимая глаз, — что то, что… произошло между нами… обусловлено многими причинами и… имеет совершенно особенный характер. Мы… не любовники, господин премьер-министр. Мы… коллеги. И было бы откровенно глупо полагать…
— Не утруждайте себя, Ваше Величество, — тихо прерывает её Тадеуш. — Я понимаю. Можете быть спокойны, я никогда…
Астори глотает воздух, судорожно двигает ладонью.
— Нет, дослушайте!.. Дослушайте. Разумеется, связь романтическая между нами невозможна, и… наши отношения исключительно официальные и деловые. И… во всём, что происходит, во всём, что… касается нас двоих, отсутствует какой-то бы то ни было личностный интерес… присущий бытовому роману. Мы политики, господин премьер-министр, и взрослые люди.
Тадеуш хмурится, поджимает губы. Он явно не понимает.
— Вы… хотите сказать, что…
Астори не позволяет ему договорить:
— Вас такой формат устраивает?
Их взгляды встречаются. Неверие, испуг и сомнение — с одной стороны, и болезненная решимость пополам с отчаянием — с другой. Глаз Астори дёргается. Сердце ощутимо и тяжело колотится внутри.
Надо бы принять капли.
— Вас устраивает такой формат? — не отводя взгляда и расправляя плечи, переспрашивает она, чётко и безапелляционно, не как влюблённая — возлюбленного, но как королева — премьер-министра. Деловые отношения. Точка. Коллеги. Точка. И не больше. Она сделала выбор — меньшее из зол, мучительное, но необходимое. Иначе бы она сошла с ума. Ей нужно уважать себя и свою верность памяти Джея так же сильно, как нужно быть с Тадеушем. И если невозможно иметь всё разом… пусть будет хотя бы наполовину.
— Да… Устраивает, — тяжело отвечает Тадеуш, моргая. Его кадык напряжённо дёргается. Понимает. Ради Мастера, понимает. Астори страшно подумать о том, как ему должно быть больно сейчас… Она не хочет, чтобы он страдал, никогда не хотела…
— Тогда предупредите секретаршу, пусть перестроит ваше расписание с завтрашнего дня: приёмы по вторникам и пятницам с семи до двенадцати. Я тоже скажу своему секретарю. — Она проводит языком по обескровленным губам. — На этом всё. Можете быть свободны.
Тадеуш кивает. Опускает глаза. Старается не смотреть на Астори. Он поднимается, застёгивает папку и уже делает шаг к выходу, как вдруг Астори, вспомнив, что забыла разъяснить очень важный нюанс, окликает его:
— Господин премьер-министр?
Он оборачивается, и в глазах мелькает подобие надежды. Астори нервно усмехается, прикусывает изнутри щёку и бегает пальцами по краю стола, встряхивая головой.
— Относительно… вашего признания… вы, несомненно, осознаёте, что это… это немыслимо. Мы никогда… Я люблю своего мужа. И детей.
Тадеуш на мгновение теряет дыхание. Глотает. Силится понимающе улыбнуться в ответ.
— Да. Осознаю. Конечно. Да. Позволите идти?
— Идите. Всего доброго.
Астори провожает его взглядом и роняет голову в ладони. Её трясёт. Ей тошно от себя.
Надо принять капли.
========== 4.2 ==========
— Прения завтра, — говорит Астори, поправляя рукава. Тадеуш кивает:
— И, конечно, затронут тему бунта и проблем на Севере. Прошло два месяца… с этим надо разобраться.
Да, надо. Уже давно. Поставить точку… Астори поджимает губы. Судебный процесс над бунтовщиками наконец завершился, каждого приговорили к значительному штрафу и лишению свободы сроком от пяти до семи лет. Достаточно, чтобы усмирить волнения на Севере и показать, что покушение на правящую фамилию безнаказанным не остаётся. Но чтобы утолить болезненную жажду мести…
Недостаточно, нет.
Астори долго думала над этим. Она осознаёт риски, понимает, что не следовало бы так делать… к чёрту. К чёрту всё. Слишком дорого стоил её семье тот день. Она смотрит на пузырёк с сердечными каплями и спиной чувствует играющих в соседней комнате дочь и сына.
Она могла потерять всё.
Астори пыталась быть милосердной, искренне хотела прощать… но всему есть предел. И будь она проклята, если они — все они — не познают силу её гнева.
Если северяне забыли, что королевская рука не только ласкает, но и карает, она напомнит им.
— Я… я поразмыслила… то, что произошло тогда на площади…
— Вам стоило улететь с детьми, — говорит Тадеуш, придерживая большим пальцем копию договора с рецанскими корпорациями. — Ваша сохранность — превыше всего, Ваше Величество. Вы подвергли себя опасности…
Астори отмахивается.
— Я знаю. Но сейчас… не о том, господин премьер-министр… я о прениях. Произошедшее выступление… будем честны, едва не стало революцией. Я не могу допустить, чтобы такое повторилось… чтобы возникла даже мысль, что такое может повториться. Господин Бартон… я терпела. Долго. Моему терпению пришёл конец.
Он медленно закрывает папку, выпрямляется: встревоженный взгляд скользит по лицу Астори, останавливается на губах. Тадеуш, кажется, думает, что ослышался. Брови сходятся, и надо лбом залегают тяжёлые складки; он сглатывает.
— Прошу прощения, вы?..
— Я хочу покончить с этим, — припечатывает Астори, расправив плечи. Тадеуш не верит. Слабо дёргается в улыбке щека, и он нервно поводит головой влево.
— Нет, вы же… Ваше Величество…
Он всё ещё надеется, что это не то, о чём он подумал. Чего боялся. Но Астори не оставляет шансов ни ему, ни Северу.
Потому что ей тоже не оставили.
Она прикусывает губу, откидывает со лба волосы и произносит чётко, раздельно и твёрдо:
— Я предложу на обсуждении ввести в северные провинции правительственные войска и объявить чрезвычайное положение в связи с угрозой королевской династии и государственному суверенитету.
Тадеуш распахивает зелёные глаза и от изумления роняет папку на ковёр. Впивается пальцами в ручки кресла. Приоткрывает рот, но слова застревают в горле, и только по застывшему в зрачках ужасу читается: «нет». Астори смотрит на него. Дышит. Ей кажется, что она ударила его — подло и без предупреждения. Заботы северных провинций — хрупкий лёд, на который они не часто осмеливались в открытую вступать в разговорах между собой.
Закончить военные действия на Севере было основным пунктом в избирательной программе Тадеуша.
Он поднимается — растерянный и сбитый с толку. Правое веко дёргается.
— Но… но так ведь нельзя, Ваше Величество! Это же будет означать… войну. Самую настоящую гражданскую войну! Эглерт не перенесёт такого, он просто развалится на части!
— Не развалится! — повышает голос Астори. Рвано вдыхает. — Если страна лишится короля, это будет гораздо хуже. Север перешёл черту. Я не могу спустить это на тормозах, как вы не понимаете!
Тадеуш отчаянно трясёт головой.
— Но… Ваше Величество, вы же обещали!..
— Вы, — быстро перебивает она, вскидывая на него глаза, и облизывает губы. — Я — ничего не обещала.
«Если вы… поможете мне, я сумею помочь вам. Слово монарха всё ещё кое-чего стоит, не правда ли?»
Она обещала. Астори помнит, потому что ничего не забывает. Всё зависит от того, достанет ли Тадеушу духа напомнить об этом. Духа… или бестактности.
Не напоминает. Поступает гораздо хуже — глядит на неё с испугом и почти разочарованием.