— Послу… я умоляю, послушайте, Ваше Величество!.. Это ужасная ошибка. Вы не можете наказывать целый Север, это… несправедливо. Люди не виноваты! Если вы решитесь на это, то навечно подорвёте свой авторитет, и тогда даже я не сумею помочь вам!..
У Астори сдавливает грудь. Неужели он не осознаёт, что ей пришлось пережить за эти месяцы? Сколько она передумала и перечувствовала в тот злополучный день, отсчитывая часы в осаждённом дворце? Такое не забывается и не прощается. В тот миг, когда они подняли плакаты с надписями «Свободу Северу», они выбрали свой путь.
И Астори выбрала свой.
— А теперь послушайте меня, господин премьер-министр! — Она с размаха ударяет ладонью по столу. Зубы стучат, её потряхивает, и в глазах снова начинает двоиться. — То, что случилось на площади, — самая настоящая попытка государственного переворота. Они покусились на сами законы Эглерта. И если понадобится, я осужу их заново — как государственных преступников.
Тадеуш собирается что-то сказать, но Астори останавливает его лихорадочным жестом.
— Молчите! Жизнь моих детей была в опасности. Вы это понимаете, господин Бартон? Любой, кто угрожает мне и моим детям, — угрожает всему королевству.
— Но…
— Никаких «но»! Это мои дети, и, будьте уверены, я сумею защитить их от любого, кто попробует навредить им!
На языке оседает привкус железа. Она моргает, фокусируя расплывающийся взгляд. Её пробирает озноб. Надо, надо было принять капли ещё полчаса назад… забыла… Воздух режет ноздри.
Но Тадеуш, всегда внимательный и чуткий, этого не замечает — и не сдаётся.
— Ваше Величество, поверьте, я прекрасно понимаю это, но… но вы не должны позволять чувствам брать верх! Я ведь предупреждал вас, что будет, если на Севере разгорится война: вторгнутся миротворческие войска СОС, Эглерт раздерут по кусочкам, и мы опять потеряем независимость, которую так долго ждали!.. И потому на вашем месте…
У Астори не хватает выдержки: она вскакивает, напряжённо дыша ртом, вцепляется руками в стол — чтоб не упасть, устоять, не рухнуть на ковёр — и вскрикивает судорожно, чувствуя, как разбухло тяжёлое сердце в груди:
— Но вы не на моём месте! Я — королева, и я знаю, что будет лучше для моей страны! — Стискивает челюсти, пытается наладить дыхание — не получается. Окидывает Тадеуша немигающим смазанным взглядом. Спина прямая. — Вам ясно?
Минута молчания. Тадеуш не двигается. И — сдержанно-глухо, официально, сквозь скрип зубов:
— Да, Ваше Величество.
***
Астори подходит к стойке. Слегка щурится от льющегося сверху электрического сухого света, поправляет рукава тёмно-бежевого пиджака и вытаскивает речь из папки. Перелистывает скреплённую степлером бумагу. Откашливается. Медленно оглядывает советников, укрытых полутьмой, и опускает ладони на края пюпитра, чувствуя, как на неё смотрят два зелёных сосредоточенных глаза.
— Господа советники, добрый день.
Третий ряд, пятый слева.
Она говорит быстро и трезво, толково раскладывая по полочкам аргументы, чётко объясняя, почему, как и когда следует объявить чрезвычайное положение на Севере. Не забывает дышать.
Капли в сумочке.
Причины, которые она называет — веские, факты — дельные. Астори наглядно излагает свою точку зрения, энергично жестикулирует, не забывая повысить и понизить тон голоса, когда текст того требует. Тадеуш хорошо учил её, и остаётся надеяться, что сейчас он об этом не жалеет. Астори не смотрит в его сторону — но всё равно видит краем глаза.
И говорит, говорит, говорит…
— Вопросы?
Она отводит тёмно-каштановые пряди за уши, оглядывает зал в поисках вытянутой руки. Первая взмывает стрелой.
— Да? — кивает Астори и замирает.
Третий ряд, пятый слева.
Тадеуш.
Он встаёт, поправляет галстук и встряхивает кистями. Готовится к бою. Астори ощущает, как холодеет изнутри, как вмерзает в разум свинцовая мысль: поединок между ними неизбежен. Она не хотела этого. Он тоже. Никто не хотел… но это случится. Астори проводит языком по пересохшим губам и переступает с ноги на ногу. Ей становится не по себе.
— Ваше Величество, уверены ли вы, что предложенный вами проект окупит затраченные на него усилия в политическом, экономическом и идеологическом планах?
Скрещиваются клинки — и взгляды. Взвенивает накалённый воздух.
Тадеуш спрашивает её — снова и снова, опять и опять — и Астори едва успевает отвечать. Пальцы до боли вдавливаются в дерево. Она защищается до хрипоты, до исколотых лёгких, вертя головой так, что гудит в ушах и немеет шея, когда то один, то другой советник, поддерживая премьер-министра, осыпают её язвительными вопросами. Астори остаётся одна. Понимает, что выносить проект на голосование бессмысленно, если она не хочет с треском провалиться, набрав позорные ноль голосов.
Поднимается молодцеватый темноволосый советник. Астори обречённо вскидывает голову.
— Ваше Величество… то, что вы предлагаете, — сомнительно и опасно.
Её досыта накормили этими словами сегодня. Астори со свистом втягивает воздух и моргает. Она устала. Она знает, что неправа, и ей так бесконечно плохо и зло на душе, что она не может больше прятаться — будет кусаться. И всё равно, что кто подумает.
— …посеет раздор меду Севером и Югом. И если начнётся война…
— Значит, начнётся война, — говорит Астори, щурясь. Повисает изумлённая пауза, будто разом заклеили скотчем сто пятьдесят восемь ртов. Советник теряет самообладание, машет руками:
— Но вы… вы же убьёте Эглерт!
Разрядом тока пробегает по губам конвульсивная полуулыбка. Астори шатает.
— Я и есть Эглерт. — Она застёгивает папку. — Ещё вопросы?
Ошарашенное молчание, готовое разразиться бурей.
— Всего доброго, господа советники.
Буря взрывается восклицанием и топотом ног за её спиной, когда она судорожной походкой, сбиваясь на бег, выходит из зала. Папка выскальзывает из рук, шлёпается на плиты. Астори не замечает. Сумочка осталась там… а в ней капли… капли…
Она еле-еле добирается до лифта, скользя на неудобных каблуках, цепляется непослушными пальцами за гладкую до отупения стену, бессильно и лихорадочно давит на кнопку. Лифт скрежещет, словно горный камнепад. Сзади кто-то торопливо шагает, но Астори не оборачивается — вваливается в лифтовую кабинку, нажимает на круглую чёрную кнопку со смазавшейся циферкой «один» и едва не сползает затылком по стенке.
— Ваше Величество!
Захлопываются двери.
На первом этаже Астори почти на ощупь отыскивает женский туалет, припадает к раковине и выкручивает на полную кран. Грудь разрывается, будто в неё колотят, колени подкашиваются, и к горлу подступает тошнота. Язык прилип к нёбу. Астори, наклонив голову, слушает шум воды и смотрит на спадающие густые пряди. Её мутит; глаза щиплет от злых слёз отчаяния и презрения к себе.
Стук.
— Ваше Величество?..
Она различает голос, мучительно вздрагивает всем телом.
— Уходите, господин Бартон! — выдавливает нескладными всхлипами.
— Но я…
— Просто уходите!
У неё не остаётся сил продолжать. Зубы выбивают дробь, лёгкие, кажется, вот-вот лопнут, и кровь пульсирует в ушах болезненно и громко. Она проиграла. Она опозорилась. Перед всеми… перед Уолришем… перед Тадеушем… он ненавидит её, должно быть. Астори кусает губы. Она идиотка. Просто дура.
— Дура!..
Она ударяет в стену кулаками, склоняет лоб над холодной пустой раковиной и дрожит.
Отворяется дверь, и входит испуганный растрёпанный Тадеуш. Бежал за ней по лестницам и споткнулся, понимает Астори. Не смотрит на него. Такого унижения она не вынесет.
— Я просила вас уйти. — Она глухо и знобливо вдыхает. — Пожалуйста… оставьте меня.
Он стоит, не знает, что ответить, и разглядывает её. Астори ощущает его робкую извиняющуюся жалость, от которой становится только хуже. Прикусывает язык.
— Я не хотел вас обидеть, — тихо произносит Тадеуш. — И никто не хотел. Ваше Величество…
— Это я виновата, — перебивает его Астори резко и ожесточённо переводит плечами, всё ещё не поднимая взгляда. — Я поступила, как… я совершила промах. Мне следовало бы… следовало бы подумать… чёрт! Я обязана была предвидеть, но я-э-то-го-не-сде-ла-ла!..