Астори обменивается с Мелли тихими понимающими смешками; подруга заправляет за уши пшеничные пряди, выбившиеся из аккуратной ухоженной причёски, и ласково говорит:
— Ты когда-то мечтала стать актрисой.
Энки лишь отмахивается.
— Да ну, когда это было, сто лет назад, пф…
— У тебя бы получилось, — настаивает Астори. Мелли согласно цокает языком. Энки, скрестив руки на груди, буравит их взглядом настороженных чёрных глаз; наконец пролившаяся над комнатой пауза разбивается взрывами брызжущего, как торик из бутылки, смеха, заразительного и свободного. Астори хохочет, уткнувшись лбом в спинку стула и трясясь всем телом; Мелли прикрывается книгой и смеётся беззвучно — прыгают одни округлые плечи.
— Ну вас! — обиженно фыркает Энки и через секунду не выдерживает. Её звонкий молодой хохот превращает дуэт в трио.
Они бесконечно давно не собирались вот так вместе.
После смерти Джея Астори чувствует себя очень одинокой на Сайоль. Даже Луана и Джоэль не защищают от ощущения, будто её бросили, оставили, будто разом забрали всё, чем она дорожила, отняли семью и дом. Словно она опять — та наивная беспомощная девочка-выпускница в далёком и надменном Пелленоре поступает в столичный университет. Одна. Совершенно одна.
Вечером двадцать девятого декабря, уложив детей и подарив им заранее подарки, она зажигала свечи и, сидя в тишине у наряженной пихты, думала. Вспоминала весёлые сайольские вечера в приюте, шумные интернатские балы и скромные посиделки в университете с немногочисленными одногруппницами, пока золотая молодёжь отрывалась на первых этажах и в спортзале… вспоминала пустые полуночи в съёмной крошечной квартирке, когда она уже работала… вспоминала многое. И давние счастливые Сайоли с Джеем, королём и принцессами — тоже.
Кажется, что это было в прошлой жизни.
А в этом году она не выдерживает и приглашает подруг с семьями навестить её в Серебряном дворце. Места всем хватит. Они с подругами не виделись с тех пор, как она вышла замуж и уехала в Эглерт. Астори скучает по ним. Ей не хватает их совместных походов в кафетерий, каждодневных звонков и задушевных многочасовых бесед. Сейчас на это почти нет времени: дети, работа… Тадеуш. И она настойчиво упрашивает их приехать на всю Снежную Неделю и вместе отметить Сайоль. Подруги сомневаются долго.
В конце концов Астори удаётся их уговорить, и Серебряный дворец впервые за много лет принимает гостей: чета Ольте — застенчивая Мелли, её долговязый рыжий муж Рон и такая же рыжая бойкая дочурка Серамис, и чета Атли — Энки, болтливая и шумная, и её добродушный супруг Эд с серьёзным тихим сыном Питером.
Холодные своды дворца теплятся эхом детских голосов, и Астори наконец снова ощущает себя дома.
***
Тадеуш расставляет на столе хрустальные бокалы — приданое прабабушки, вытаскиваемое лишь в особенных случаях, — полирует их полотенцем, дышит на округлые прозрачные грани и вновь полирует — до блеска. Неторопливо поправляет красно-бело-зелёные кружевные салфетки. Подбрасывает дров в камин. Просторная двухэтажная квартира на Ореховой улице сияет чистеньким холостяцким уютом: прибрано, вытерто, вымыто ещё с утра домработницей, заказанная из ресторана еда пока не распакована, мигает гирляндами пушистая пихта и ждут своей очереди ароматические свечи в коробках на подоконнике.
Чисто. Даже слишком чисто. Тадеуш бросает тоскливый взгляд на лестницу, ведущую наверх. Три дня назад Эйсли, запихав вещи в два увесистых чемодана и чмокнув его в щеку на прощание, улетела домой, к матери. Настойчиво звала его с собой, но он отказался. Нужно будет разобрать документы на выходных, много дел, работа, да и Лумену он не хочет смущать…
— Тедди, брось эти глупости. Не смутишь ты никого. Ма тебя с радостью примет.
— Нет, извини, — развёл он руками с беспомощной улыбкой. — Я жуткий зануда, заговорю вас до смерти… поезжай, повидайся с матерью. Когда вернёшься, мы погуляем по Метерлинку, хорошо?
И Эйсли послушалась. Тадеуш надеется, что пребывание дома приведёт её в себя и развеселит. Может быть, хотя бы мать поймёт, в чём дело, раз уж он сам не сумел.
Тадеуш в очередной раз встречает Сайоль в привычном одиночестве. Неплотный ужин, бутылка старого торика и какой-нибудь приевшийся фильм по телевизору. В последнее время — интригующая новинка: собственная поздравительная речь. С королевой на пару. Они обменялись подарками накануне предсайольских выходных и с тех пор не созванивались — Тадеуш знает, в Серебряном дворце теперь суматошно и людно, приехали подруги с семьями из Эльдевейса, и Астори не до того.
Впрочем, ей всегда не до того.
Тадеуш переключает канал и садится на стул, закусывая печеньем из вазочки. Он собирается немного посмотреть телевизор, поесть, выпить пару бокалов торика и лечь сразу после двенадцати; всех знакомых, коллег и друзей он поздравил, мать — скрепя сердце — тоже, ещё утром, а королева… Тадеуш не уверен, что она обрадуется его звонку. Не станет ли это шагом за ту опасную и скользкую грань, разделяющую деловое и личное? Тадеуш устал жить, вечно балансируя на этой грани. Астори не нужна его любовь… но что тогда нужно? Зачем она нарочито властно указывает ему на место из раза в раз, а потом зовёт к себе в спальню? Она не может забыть мужа… но и он не может вечно делить её с мертвецом.
Тадеуш задыхается от этих цепких, мучительно-желанных отношений. Он любит её. Очень давно любит.
А она ясно дала понять, что интимным чувствам нет места в её чётко проработанном плане их взаимодействия. Они движутся по заданной траектории: кабинет — спальня — гостиная. Как космические спутники или фигурки в партии тау-ро.
Он вздыхает, выключает телевизор. Скучно. До полуночи ещё чуть больше двух часов… можно прогуляться по ночному праздничному Метерлинку. Он так красив на Сайоль. Если повезёт, ещё и народу немного попадётся. Тадеуш решительно накидывает на рубашку тёплый пиджак и повязывает шарф. Он пройдётся пару кварталов, чтобы освежить голову.
Звякает ключами, тушит свет в коридоре, и апартаменты на Ореховой улице погружаются в сиротливый немой мрак.
***
Кажется, они смеются чересчур громко, потому что в дверном проёме появляется лохматая рыжая шевелюра Рона.
— Дамы, вы читаете сборник бородатых анекдотов и без меня? — лукаво спрашивает он, поигрывая бровями.
— Вспоминаем молодость, — улыбается Астори в ответ. Энки утирает выступившие слёзы и достаёт зеркальце, спешно проверяя, не растеклась ли тушь.
— Нас не было всего пять минут, а вы уже не справляетесь, милый? — Проницательная Мелли встаёт, чешет мурлыкающего Рона за ухом и шутливо треплет по щеке. Он целует ей руку.
— Скрипка оркестра моей души, я люблю тебя, но Сисси собирается плакать и хочет конфеты, а она ещё не ужинала.
— Вся в отца, — весело вздыхает Мелли.
— Эй!.. Я ведь обижусь, моя арфочка!
На пороге появляется кучерявый Эд.
— Булочка моя, наш сын разлил краски на новые штанишки, а я не помню, где запасные. Ты не…
— Ах, Мастер-Мастер, — бурчит Энки с показным раздражением, — не мозги, а тесто, ненаглядный мой круассан, я ведь десять раз показывала, да простят меня Духи…
— Астори, мы на минутку!..
Обе подруги берут под локоть своих мужей и уводят из комнаты. Астори улыбается им вслед. Когда-то и они с Джеем были такими же милующимися голубками, беспечными и влюблёнными, а теперь… теперь… Она кидает взгляд на портрет в рамке, стоящий на тумбочке у кровати. Джей там улыбающийся, голубоглазый, с ямочками на щеках. Такие же ямочки у Луаны с Джоэлем.
Астори вздыхает и снимает очки: зрение сильно ухудшилось за последние два года, пришлось сходить к офтальмологу и смириться с круглыми аккуратными очками на цепочке. Их подарил на этот Сайоль Тадеуш.
Интересно, как он там?..
Наверно, стоит позвонить ему и поздравить… или нет… Астори задумчиво постукивает ручкой по столу, проводит языком по нижней губе. Щурится. Ему будет приятно… она надеется, что будет приятно. Ведь приятели могут звонить без предупреждения в канун праздника… а они приятели. Или даже… друзья?..