— Но вы очаровательнее меня.
Она выжидательно склоняет голову набок, облизывает нижнюю губу. В уголках рта прячется тонкая улыбка. Тадеуш, рискуя свалиться и намочить новенький костюм, наклоняется к ней, следуя взглядом по изгибам бровей, смуглому румянцу кожи и чёткой линии губ. Её глаза вспыхивают брызгами золота. Астори хватает его за вторую руку, он притягивает её к себе за плечо и целует. Нежно до мучительного полувздоха. Долго до чёрных точек перед глазами. Тихо, почтительно, чувственно; он проводит ладонью по её шее, осторожно сдавливает затылок. Нога скользит в стремени. Огневержец глухо храпит. Астори подаётся вперёд и не отпускает Тадеуша, лихорадочно цепляясь ногтями за его плечи. Внизу булькает вода.
— Нет, нельзя… — Она ловит воздух ртом и отстраняется. — Не здесь…
— Никто не увидит, — мягко произносит Тадеуш, гладя большим пальцем её подбородок. — Астори… Послушай…
— Потом. Мы… я сказала, потом. Надо возвращаться.
Она выводит Изюминку из ручья и поджидает Тадеуша на берегу, пока кобыла отфыркивается.
— Обратно шагом?
— Если вам угодно… — Он удобнее усаживается в седле и вздыхает. — Если вам…
Астори перехватывает поводья.
— Мне угодно. Следуйте за мной.
Она мельком смотрит на него, медлит и кладёт ладонь ему на предплечье.
— Вечером дверь в мою спальню открыта… приходи.
Тадеуш взглядывает на неё, но лицо Астори уже окаменело, приняло обычные упрямо-твёрдые очертания. Идеальная осанка. Взгляд — сквозь стены — через преграды — вперёд.
Его королева.
И он знает, что придёт, если она позовёт его. И будет рядом, чтобы помочь слезть с лошади, если не позовёт.
========== 5.5 ==========
Гермион сидит на стуле, задумчиво подперев подбородок кулаком, и смотрит телевизор. В камере тепло и сухо; отливают серым глянцем стены, пол и потолок. За дверью неслышно ходит охранник — Гермион выучил его шаги наизусть. Бездонную тишину этого застывшего во времени царства, где владычествует серый, нарушает лишь мерный говор диктора на маленьком экране. Гермион склоняет голову набок, поправляет рукав. Белая тюремная униформа неудобна: легко и быстро пачкается и совсем не греет зимой, а верхней одежды в Аштоне не выдают, но попросить у Астори чего-то более пригодного у него язык не повернулся. Она и так слишком многое делает для него.
Телевизор, газеты, даже телефон; правда, односторонний, может только принимать вызовы — и всё же… Она возвращается к нему. Приходит. Смотрит настороженными тёмно-карими глазами — ах, эти глаза, которыми глядела на него Эссари, такие нежные и глубокие, ему никогда их не забыть! — и молчит. В её взгляде то напряжённая враждебность, то загнанная мольба. В поджимаемых губах — вечное сомнение. И Гермион боится, что однажды его дочь закроет за собой дверь и больше никогда не отворит её вновь, и он потеряет её во второй раз. И не переживёт этого. Двадцать восемь лет назад он смирился с мыслью, что его жизнь разрушена: по воле случая он утратил жену и по собственной вине — дочку. Но теперь, когда ему, казалось, дан шан всё исправить и стать хорошим отцом для своей дорогой девочки, когда он осознал, каким был подлецом, теперь, спустя почти три десятилетия за решёткой, он не может представить себя без неё. Она, гневный призрак прошлого, вернула смысл в его настоящее.
Гермион любит её так сильно, как никогда не любил, пока она была младенцем. В те годы он, молодой, гордый и вспыльчивый, толком не умел любить — даже своего ребёнка, маленькое пухленькое существо, с которым нянчилась его жена и которое он почему-то должен был обожать. Астори появилась незапланированно. Они с Эссари хотели завести малыша попозже, когда как следует встанут на ноги.
Гермион ждал мальчика, крепкого здорового пацана. Но родилась девочка. Он почти боялся её, опасался сначала брать на руки и качать, но Эссари терпеливо и мягко приучала его к ребёнку. Его ребёнку. Живой угукающей частичке самого Гермиона.
Он до сих пор ощущает эту часть в Астори. Стальной внутренний стержень, упрямство, болезненная гордость, запальчивость… это его девочка. Эссари была другой, покладистой, осторожной, тихой; от неё Астори досталась лишь наружность.
Гермион любит её, потому что любит в ней эти две уравновешивающие друг друга половинки. Любит молодого себя и мёртвую Эссари.
А вот Астори ненавидит его, боится, не принимает и вряд ли примет. Гермион не осуждает её за это. У неё хватает причин не доверять ему.
Он смотрит федеральный новостной канал; показывают Астори на какой-то пресс-конференции. Гермион впитывает её голос, её собранные энергичные движения, когда она взмахивает рукой или царственно откидывает голову, впитывает взгляды — удары кинжала — резкие, пронзающие насквозь, высокомерные и повелительные. Он так скучает по ней. Гермион не имеет права просить её, чтобы она приходила хотя бы чуточку чаще. Это опасно для них обоих. Репутация королевы — превыше всего, а на него и так уже косятся другие заключённые, прослышавшие о тайных и частых визитах некоей высокопоставленной особы. Отчасти это его вина. Гермион слишком рад и горд, чтобы скрывать это; он едва сдерживается, чтобы не крикнуть на весь Аштон: «У меня есть дочь!»
Его милая, милая девочка.
Он наблюдает за ней через экран телевизора и со страниц газет. Иногда там попадаются заметки о его внуках, Луане и Джоэле. Они ни капли не похожи на мать: голубоглазые и светлокожие, двое лисят с одинаковыми мордашками, и Гермион уже любит их каждым осколком своего истерзанного сердца.
Он бы всё отдал, чтобы хоть разок увидеть их вживую.
Его вызывают в комнату свиданий. Пришла Астори. У Гермиона спирает дыхание от юношеского окрыляющего счастья, и он, с плохо замаскированной радостью позволив обыскать себя и защёлкнуть на запястьях наручники, со всех ног спешит за охранником по гулким пустым коридорам Аштонской тюрьмы. Почти напевает под нос. Его доченька… совсем скоро он увидится с ней. Гермион волнуется, точно мальчишка на первом свидании, перед каждой новой встречей.
Он мерит белую камеру беспокойными шагами. Открывается дверь. Гермион моментально оборачивается, слегка вздрагивая, и встречается глазами с подтянутой настороженной Астори, которая сжимает руки в перчатках и хрипло дышит через рот. Секунда молчания. Он делает шаг вперёд.
— Милая…
— Здравствуй, — обрывисто произносит она. — Садись.
Они одновременно опускаются на стулья. Астори водит пальцами по краю стола, нервно сглатывая и не поднимая взгляда, пока Гермион любуется ею с отеческой нежностью.
— Ты так похожа на свою маму, — шепчет он с ласковой улыбкой. По плечам Астори пробегает дрожь. — Такая же красивая… смотрю на тебя и вижу её.
Она решительно поднимает голову и облизывает губы.
— Я пришла поговорить как раз об этом. О том… словом, расскажи, что случилось с мамой и как ты… оказался в тюрьме.
Гермион меняется в лице. Он ждал этого вопроса, но надеялся, что Астори задаст его ещё не скоро. Беседовать с родной дочерью о собственном преступлении — сомнительное удовольствие.
— А разве ты не прочла в моих документах, когда… когда нашла меня?
Астори переплетает пальцы.
— Я хочу услышать это от тебя. Начинай.
Гермион тяжело вздыхает. Он не может отказать, если его девочка требует.
— Что ж… ты знаешь, что родилась в Аркаде, а мы с твоей мамой выросли в Кристоне. Моя семья… была состоятельной. У нас было своё семейное дело, несколько домов в разных частях Эльдевейса, солидный счёт в банке… мы с братом, твоим дядей, Вэем, учились в Пелленоре. Он умник… был умником. Сам поступил в столичный университет. А за меня платил отец, твой дедушка Арамил. Он воспитывал нас в строгости и дисциплине. Вэй покорялся, а я бунтовал… выкидывал всякие фокусы… как последний дурак.
Астори ждёт, покусывая губы.
— Меня исключили из университета за прогулы и плохую успеваемость, — с трудом продолжает Гермион. — Отец был в ярости… я думал, он убьёт меня. Но и то сказать, я дурил тогда ужасно: связался с дрянными ребятами, пил, курил, кутил с ними напропалую, вовсе не учился… я ведь был наследником. Старшим сыном. Дело должно было перейти мне… а как с ним управиться, я бы как-нибудь уж разобрался потом. И только… я позабыл, какой крутой нрав у моего отца.