Он проводит рукой по лбу. Воспоминания гудят в мозгу колоколами.
— А потом я… встретил Эссари. Ты не представляешь, какой твоя мама была в те годы…
Гермион закрывает глаза и видит её — невысокую, смуглую, хрупкую, с кудрявыми короткими волосами тёмно-каштанового цвета и ласковыми карими глазами.
— …Чудесной. Я не знаю, почему она выбрала меня, но она просто появилась рядом и не уходила. И я… я бы без неё пропал. Мы встречались в парках, в магазинах, на прогулках, у ночных клубов и библиотек, и я не помню, когда эти встречи переросли в свидания. Она была дочерью друга нашей семьи. Родители одобряли наше сближение. Эссари… она вытащила меня из дерьма, в которое я превратил свою жизнь. Просто перетряхнула меня всего. Если бы не она, я бы пропал с концами. Твоя мама сделала невозможное. Она спасла меня.
Астори приоткрывает рот, но ничего не говорит. Сипло дышит.
— Эссари убедила меня поступить ещё раз — на юридический факультет дома, в Кристоне. Я с горем пополам закончил его. Стал следователем. — Гермион сглатывает. — Я любил её больше всего на свете. Поверь мне, дорогая… больше жизни, семьи, друзей. Больше себя. Я хотел, чтобы мы поженились, я мечтал об этом, собирался сделать ей предложение… и внезапно отец объявил, что лишает меня наследства. Полностью. Всё отходит Вэю. Я оставался нищим… О Мастер, я ненавидел отца в тот момент. Он припомнил все мои грешки, все дерзости, которые я наговорил ему, все мерзкие поступки… проклятье. У меня не было ничего… и я не мог попросить Эссари выйти за меня, потому что в моём случае я мог предложить ей буквально только руку и сердце. Никакого будущего.
Астори поднимает на него беглый осторожный взгляд.
— И знаешь, что? Твоя мама… она сама сказала, что была бы счастлива выйти за меня. И попросила жениться на ней. — Он шмыгает носом, горько усмехается. — Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Мы сыграли свадьбу, переехали подальше от моего отца — в Аркад, к морю, сняли там квартирку. Кое-как перебивались. Я работал в полиции, Эсси — в городской библиотеке… а потом родилась ты. Моё солнышко…
Он накрывает её ладонь своей ладонью, но Астори отдёргивает руку и прячет её под стол. Сидит ссутулившись. Кусает пересохшие губы.
— Мама очень любила тебя. И я… я тоже. И у нас… была семья. Маленькая, но семья. А потом всё пошло наперекосяк. — Гермион моргает, чувствуя, как щиплет глаза. — М-мы гуляли… я, твоя мама и ты в коляске… переходили через дорогу, и вдруг из-за поворота вылетел автомобиль. Твоя мама успела оттолкнуть тебя. Коляска отъехала к тротуару и перевернулась. А Эссари…
Молчание. Холодная белая пауза.
— Её не успели спасти.
Гермион сжимает кулаки в бессильной скорбной злости. На шее ходят желваки. Астори смотрит на него почти не дыша и чувствует, как пульсирует кровь в жилке на виске.
— Я никогда не прощу себе, что не успел тогда вовремя… со смертью твоей мамы для меня погасло всё. Жизнь… жизнь потеряла смысл. Мне казалось, что я остался совсем один, и даже ты — даже ты, родная, — не спасала. Я так сильно любил твою маму… я не хотел жить без неё. Снова начал пить. Не ходил на работу. За тобой присматривала наша полуглухая престарелая соседка, пайтис Туань.
Астори глядит на отца и не произносит ни звука.
— Я… я как-то оставил тебя с ней, ушёл… долго пил в баре… очень долго… и решил убить ту тварь. Его нашли… но он был из богатеньких. Адвокаты его отмазали. Я знал его адрес, он жил на другом конце города. И я пошёл. Ночью. У меня с собой было табельное.
Астори прищуривает левый глаз. Гермион стискивает зубы.
— Я пришёл. И просто… я… я стал расстреливать в упор его машину. Выбежали люди, пытались оттащить меня, я орал, палил куда ни попадя… не видел, кого задевал. Меня оглушили. Приволокли в участок. Я оклемался на следующий день, и… понял, что дело дрянь. Написал чистосердечное, попросил… попросил только увидеть тебя, дал адрес пайтис Туань… но ни её, ни тебя в её квартие не нашли. Пайтис Туань отыскали мёртвую на скамейке в парке… сердечный приступ… вероятно, она вышла с тобой… отнесла в приют? Зачем? Я не знаю… она всегда была немного не в себе… больше о тебе я никогда не слышал.
Гермион замолкает. Астори изучает свои колени, проводит языком по краям рта. Воздух в камере сгущается от глухой угрозы, таящейся в четырёх шагах, разделяющих отца и дочь. Недосказанности больше нет. Легче ли от этого?
Гермион не выдерживает первым и делает робкую попытку примирения, даже не зная точно, а была ли ссора. Он тянет к ней руку:
— Моя девочка…
— Замолчи.
Словно удар хлыста по обнажённой коже.
— Я, — она глотает воздух, — не, — тонкий свист, — твоя, — в глазах двоится, — девочка.
— Н-но… родная…
— Хватит! — Она ударяет ладонями по столу; взгляд бегает лихорадочно и горячо. Глаз дёргается. Её ощутимо колотит. — Ты оставил меня с полоумной бабкой и отправился напиваться? А потом… потом пошёл убивать людей? Вот так просто, да? Да как ты вообще смеешь говорить, что любил меня или маму?
— Милая… — растерянно говорит Гермион. Астори вскидывает голову; её глаза бешено сверкают.
— Молчать, я сказала! — рявкает она. — Ты!.. Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить — из-за тебя! У меня мог бы быть нормальный отец, свой дом, своя семья… а вместо этого у меня не было ничего — ничего! Ты не любил меня… ты никого не любил, кроме себя!
Она с грохотом поднимается, опрокидывая стул. Гермион медленно встаёт вслед за ней.
— Неправда, дорогая, нет, я очень любил Эссари и до сих пор люблю тебя…
— Ложь! Ложь! Если бы любил, ты был бы в тот вечер со мной! А я… — Она конвульсивно двигает горлом. — Я росла в приюте. Ты… ты понятия не имеешь, каково это — знать, что ты никто, что у тебя ничего нет, что ты должна выгрызать себе дорогу —
сама, без помощи!
Астори шатается. Гермион с измученной тревогой наблюдает за ней, не смея приблизиться.
— Но, доченька… — говорит он ошарашенно и наобум, — но ведь… ты прошла через всё это и… стала сильнее. И если бы твоя жизнь сложилась по-иному, ты… не была бы той, кто ты есть сейчас. Не оказалась бы… на этой вершине. И получается, что то… то, что сделал я, сделало тебя.
Астори криво улыбается.
— Ты?.. — Её брови изламываются так же, как брови Гермиона в минуту презрения и гнева. — Чёрта с два. Я сама себя сделала.
Она нажимает на браслет.
========== 5.6 ==========
— Здравствуйте, Ваше Величество.
С Тадеушем что-то очевидно не так — Астори замечает это с порога. Слишком нервно он здоровается с ней, слишком быстро и судорожно жмёт ей руку, слишком смазанно и неосторожно целует костяшки пальцев. Дольше обычного ёрзает в кресле. Суетливо оттягивает галстук. Астори встревожена его напряжённым лихорадочным состоянием, ей почти страшно. Что такого могло произойти? И… имеет ли она право спросить?
А если спросит, а Тадеуш не ответит?
Астори ценит те крохи доверия, которые сохранились в их непрочных двусмысленных отношениях. Тадеуш нужен ей. Если он оттолкнёт её… Астори не хочется думать, что будет тогда. Ей больно видеть зажатое страдание в его коротких, нарочито смеющихся взглядах и неловких жестах. Тадеуш роняет папку в третий раз за пятнадцать минут. Избегает смотреть ей в глаза.
Астори всё яснее понимает: случилось нечто ужасное.
И он нуждается в её помощи.
— Ваши выступления в провинциях пользовались успехом, не так ли?
— П-полагаю, да. — Тадеуш кивает, втягивает резко воздух. — По предварительным подсчётам, я обхожу Габотто примерно на треть г-голосов, а то и больше. Эт-то хороший знак.
— Определённо… да.
Астори прикусывает губу.
— А что насчёт… м-м-м… дипломатической делегации из Оспинии? Мы успеваем подготовиться по срокам?
— Несомненно. Я только вчера всё проверял.
Разговор явно не клеится. Пустота между ними обвисает тягучими паузами.