Важный день. Она обязана поддержать Тадеуша. Между ними ощущалось лёгкое напряжение после той памятной ночи, когда она укачивала его, измученного и плачущего. Тадеуш несколько недель был в отъезде, разбираясь с наследством. Астори была даже рада этому. Ей требовалось время, чтобы понять, как ей жить теперь с этой непрошенной болезненной правдой.
Её премьер — северянин.
Раздаются гудки. Потом — смазанно, сонно и недоумевающе: «Да?»
— Тадеуш, это… это я. — Астори наматывает на палец телефонный провод. — Доброе утро. Я… я разбудила тебя, да?
— Что ты, нет. Я как раз… собирался вставать… — Пауза. Должно быть, смотрит на время на будильнике. — Через час.
— П-прости. Но я отвожу детей, никак бы не успела потом и… я только хотела пожелать тебе удачи. Я уверена, у тебя получится разнести Габотто в пух и прах. Ты справишься.
Астори слышит, как он улыбается.
— Спасибо.
Они немного молчат. Заговаривают одновременно:
— Я позвоню, как всё закончится.
— Я буду думать о тебе.
Снова уютная пауза. Астори усмехается в трубку.
— Хорошо. Тогда мне пора. Держись.
— До свидания и… спасибо.
Она со вздохом расправляет плечи. Важный день — для них обоих.
Луана и Джоэль отправляются в пансионат.
Тадеуш вместе с остальными кандидатами участвует в последней пресс-конференции, завершающей предвыборную гонку. Через семь дней будет всенародное голосование. У Тадеуша значительный перевес, но всё может измениться, в политике ни в чём нельзя быть уверенным до конца.
Астори задумчиво прикусывает губу. Внизу ждёт машина, а дети, наверно, уже позавтракали. Надо спускаться.
Она выходит из спальни и прикрывает дверь.
***
Тадеуш мурлыкает навязчивый мотивчик из рекламы, читая утреннюю газету, и не глядя наливает себе вторую чашку кофе. Трещит телевизор. В просторной кухне, наполненной посвистыванием закипающего чайника и теплом от нагретой плиты, раскинул сети белёсый водянистый свет; пахнет чистотой и фруктами. Эйсли, болтая ногами и покачивая головой в такт музыке в наушниках, поливает свою яичницу шоколадной пастой. Тадеуш цокает языком.
— Ну кто так ест? — спрашивает он неодобрительно. — Посадишь себе желудок…
Она морщится.
— Да брось, сам питаешься всякой бурдой во Дворце Советов или где там ещё, а на меня наезжаешь. Ну тебя. Ем что хочу.
Эйсли ковыряет вилкой в тарелке, мычит и попивает неизменный зелёный чай. Тадеуш бессильно вздыхает.
— Хотя бы пообещай, что сразу скажешь, если почувствуешь себя нехорошо.
— Угу. Ладно.
Он наблюдает за ней исподтишка пару минут и опять утыкается в газету. Эйсли безнадёжна. С ней совсем трудно сладить в последнее время, он никак не может найти с ней общий язык: она мрачно отшучивается, язвит, игнорирует или замыкается в себе. Тадеуш не понимает, где просчитался. Ведь всё шло так замечательно. Надо сесть и откровенно побеседовать с ней. Как только закончатся выборы — обязательно.
— Ты же знаешь, что сегодня я снова уезжаю на весь день и не смогу забрать тебя?
— Знаю. Ты вчера говорил. Я не глухая, — бубнит Эйсли, отправляя в рот сосульку. Тадеуш откладывает газету.
— Я дам деньги на такси.
— Не надо. Пройдусь.
— Ладно, — не спорит Тадеуш. — Как скажешь. Тогда… выходим? Проедешься со мной до университета, высажу тебя на углу и…
Эйсли почёсывает ореховую растрёпанную кичку и плотнее запахивает вязаную шаль.
— Я на метро или автобусе. Не надо.
Тадеуш с сомнением хмурится.
— Уверена?
— Ага. — Она отодвигает тарелку и хватает с пола рюкзак. — Ладно, пошла я, к первой паре опоздаю. Пока.
— Возьми ключи! — прикрикивает он ей в спину. Эйсли оборачивается, щурит зелёные глаза и призывно вытягивает ладонь. Тадеуш бросает ей связку ключей — Эйсли ловит их и суёт в карман.
— Что-то ещё?
— Не гуляй дотемна, — обеспокоенно частит Тадеуш, — запирай за собой дверь, сразу звони, если…
— Если что-то случится — помню! — Эйсли закатывает глаза. — Мне двадцать один, а не шестнадцать! Все старшие братья такие зануды или только те, которые политики?
И прежде, чем он успевает что-то ответить, она выбегает в коридор.
— Бывай, Тед!
Тадеуш только качает головой и допивает кофе. Сёстры. Один Мастер их разберёт. Он ведь любит её, хотя порой стесняется, робеет перед ней, не всегда понимает, как это показать, но это его маленькая сестрёнка. Он не хочет, он не может её потерять, как уже потерял мать. Потому что не был рядом, когда она нуждалась в нём.
Остаётся надеяться, что эта девочка не попадёт в беду. Он поднимает со стула папку с речью и проверяет пуговицы на рукавах пиджака.
Надо отправляться.
***
Астори гладит Луану по голове, игриво щипает за ухо, трогает её строгий пучок из светло-каштановых мягких волос. Дочка хлопает голубыми глазами, наблюдая за проносящимися за окном деревьями и невысокими домами. Астори смотрит в небо. Пристроившийся с другой стороны Джоэль сопит ей в бок, дремлет, разговаривая во сне; Астори аккуратно поддерживает его, чтобы он не сполз вниз. Он упирается затылком в спинку сиденья и дышит застывшим воздухом салона. Ей не по себе.
Её дети… Обожаемые, милые, любимые дети. Она не готова расстаться с ними. Они же совсем малыши. Будь её воля, она бы оставила их на домашнем обучении ещё на год или два… или вовсе не отпустила бы в пансионат, но такая роскошь непозволительна для королевы, балансирующей на грани новой гражданской войны. Традиции нерушимы.
Ну, большая часть традиций.
И потом, Тадеуш прав — она не сможет держать детей при себе вечно. Однажды им придётся выйти в мир, где она не сумеет защитить их, и они должны будут сделать это сами.
Астори самой слишком рано пришлось понять, каково это — бороться за своё место под солнцем. Ей хочется, чтобы её дочь и сын, её самые лучшие детишки поняли это как можно позже.
Они подъезжают к пансионату. «Зелёная ветвь» раскинулась гостеприимным ухоженным замком, выстроенным в лучших традициях эглертианской архитектуры: с изящными светлыми балкончиками, рядами балюстрад и широкими окнами. Машина паркуется у медной затейливой ограды, увитой зелёным плющом.
— Мам… мы теперь тут будем жить?
Луана крепче сжимает её ладонь.
— Да, золотце… какое-то время. Идём, Джо, не отставай.
Они вступают в прохладный, отливающий серебром холл. Гулкие звуки шагов растекаются каплями ртути. Дети пугливо прячутся за ней, Астори оглядывает далёкий купол потолка и думает, что здесь слишком неприветливо и угрюмо для школы. В её собственном интернате чувствовалась жизнь, а здесь — одна затверделая торжественность.
— Ваше Величество!
К ним семенит директриса. Астори выдыхает, старается улыбнуться Луане.
Всё хорошо. Всё будет хорошо.
***
До пресс-конференции не больше получаса. Тадеуш успевает выпить ещё кофе и позавтракать домашними бутербродами, которые привёз для него предусмотрительный Бен. Он закусывает, перечитывая речь, капает соусом на стол, ругается, роняет пачку с салфетками и ругается уже громче, локтем смахивая на пол листы с заготовленным текстом.
Проклятье. Да что ж это с ним сегодня творится!
Бен покачивает головой и собирает рассыпавшиеся бумаги.
— Тед, ты чего? Спокойнее. Из-за Габотто нервничаешь, что ли? Да плюнь. Ты его под орех разделаешь, как всегда разделывал.
— Ну, наверно, наверно… — Тадеуш вытирает пальцы. — Конечно, ты прав. Я не с той ноги встал, только и всего.
— Расслабься. Ты на три шага впереди него. У Габотто ни малейшего шанса, хоть он в лепёшку расшибётся.
Тадеуш кивает, нервно облизывая губы. Бен плюхается на стул и, склонив голову, пытливо смотрит на друга.
— Или ты из-за королевы тут как на иголках?
Сердце пропускает удар. В горле встаёт липкий ком, лоб покрывается испариной, в руках трясётся стаканчик с кофе, но Тадеуш овладевает собой в считанные мгновения и безразлично поводит плечами.
— Причём здесь Её Величество?
— Да хорош ломать комедию. — Бен хмыкает. — Ежу понятно, что у вас там с ней что-то…