Астори сглатывает и впивается ногтями в простынь. Неужели… но ведь нет же, она бы… она бы точно запомнила и узнала…
— И где-то в толпе — неприметный юноша с папкой…
Той самой папкой. Ничуть не изменившейся за годы.
Лучатся невесёлые морщинки; Тадеуш шмыгает носом.
— Это был я.
И Астори вспоминает. Как молнией вспарывают мозг отрывочные видения, отголоски далёких шумов и призрачно-неуловимые образы, понемногу складывающиеся в цельную осязаемую картинку. Да, вот она — стоит посреди приёмной Серебряного дворца. Молодая. Смущённая. Рядом — подруги-секретари и улыбающаяся атташе, которая оживлённо беседует с Фаушем, тоже окружённым личной секретарской свитой. И где-то там, за чужими спинами — робеющий вихрастый паренёк, веснушчатый, нескладный, угловатый, с застенчивой полудетской улыбкой и восторженными зелёными глазами. Глядит на неё — только на неё.
— О Мастер… — шепчет Астори. — Я не… не…
— Не заметила меня? — Тадеуш опускает голову, издаёт нечленораздельный кашляющий звук. — Я понимаю. Ты ведь уже виделась с Джоэлем… он очаровал тебя, я же видел. Но всё равно… я был мальчишкой, глупым, глупым, и решил познакомиться с тобой. Этого, правда, ты тоже не помнишь.
Астори не отвечает.
— На следующий день к концу смены я примчался к посольству. Ждал тебя около часа…
В разуме щёлкает, и скряга-память вновь приотворяет створки.
Жаркий эглертианский день клонится к вечеру, и густой тягучий зной осел на запылённых листьях тополей и ясеней за оградой. Астори с группой подружек выходит на улицу, хихикая и болтая. Придерживает сумочку. Отводит за уши вьющуюся прядь и, звякнув браслетами, небрежно отшучивается на какое-то ехидное замечание, как вдруг раздаётся взволнованный оклик:
— Постойте! П-постойте!..
К ним подбегает молодой человек лет двадцати пяти, пожалуй, хотя на вид ему дашь не больше двадцати двух; хватается за грудь, чтобы отдышаться, теребит галстук и приглаживает растрепавшиеся курчавые волосы.
— Я… я вот… вас… — Он мнётся, потупив взгляд, и улыбается нерешительно и виновато. — Я об-бычно такого не д-делаю, знаете, но… но вы… словом…
Он суёт недоумевающей Астори в руки визитку.
— Тут мой номер и… я думал… может, мы могли бы куда-нибудь сходить…
Подруги перешёптываются и смеются; Астори вспыхивает стыдливым румянцем. Ну что за глупости, пристал какой-то сумасшедший, привалил же Мастер счастья…
— Спасибо, — цедит она, щурясь. — Но я не заинтересована. Всего доброго.
Она всучивает ему визитку, разворачивается и уходит, цокая каблуками. Ошеломлённый и моргающий незнакомец остаётся смотреть ей вслед.
Всё это проносится перед глазами Астори в считанные секунды, и она хватается за волосы.
— О… О Тед… я… мне ужасно жаль, прости, прости…
— За что? — Он подходит и садится рядом, нашаривая её ладонь. — Это было сто лет назад, Астори.
— Я… твоё лицо казалось мне знакомым, но… тебя ведь крутили по телевизору, я думала, поэтому…
— Послушай, я ни в чём тебя…
— Думала, мне почудилось, — захлёбывается она. Тадеуш касается её щеки.
— Астори, не нужно. Глупо сейчас жалеть о том, что прошло. Ведь мы же… вместе. Здесь. — Он целует ей запястье, утягивает к себе в объятия и ставит подбородок на затылок. Астори притихает. — Но знаешь, я… я часто думал, как оно сложилось бы, если бы ты встретила первым меня, а не Джоэля… или если бы пошла тогда со мной на свидание.
Астори напрягается.
— Если бы ты… полюбила меня.
Тадеуш крепко смыкает кольцо рук.
— Стала бы моей женой. У нас были бы дети… две девочки и мальчик. И домик у моря. И сад. Яблочные пироги по выходным… Хотела бы ты?
Зачем он спрашивает, зачем? Чтобы сделать ещё больнее?
Она вздыхает и осторожно высвобождается из ласкового тёплого плена. Смотрит на Тадеуша печально и упрямо, наклоняется, горячо целует его и встаёт.
— Бесполезно вспоминать и жалеть… ты сам сказал. — Её слегка потряхивает. — Не жди меня, ложись, я буду поздно… хочу проветриться.
Астори снова целует его, гладит на прощание по макушке и выходит из номера, прихватив сумочку. Тадеуш провожает её молчаливым отчаянным взглядом.
***
— Ваше Величество!
Багровыми разводами горит люстра за абажуром. В кабинке тесно. Вэриан встаёт из-за стола, плутовато улыбаясь; Астори прикрывает за собой дверь — достаточно плотно, чтобы их не увидели любопытные зеваки, и достаточно свободно, чтобы позвать на помощь и выбежать при необходимости. Садится ближе ко входу.
— Добрый вечер, — здоровается холодно. — Как видите, я пришла и выполнила свою часть сделки. Жду от вас того же.
Вэриан подмигивает.
— Нет, не выполнили. Вы ещё не поужинали со мной.
— Так давайте приступим. — Она вскидывает голову и одаривает его пронзительным надменным взглядом. — И перестаньте подталкивать мою ногу под столом, иначе я вас застрелю. У меня пистолет в сумочке.
— Неужели? — выгибает правую бровь Вэриан. Астори выгибает левую.
— А вы хотите проверить?
Стынет ужин.
========== 6.3 ==========
Тяжёлый осенний вечер. Холодно. За окном царит гулкая темнота узких, слабо освещённых бульваров Метерлинка, наполненная скрежетом моторов проезжающих мимо машин и шарканием торопливых пешеходов. В квартире на Ореховой улице тихо и скучно. Тадеуш и Эйсли собрались в гостиной; монотонно гудит телевизор, по которому показывают очередную нудную политическую программу с неизменным составом участников и набором тем для обсуждения. Шелковисто горят лампы. На столике разбросаны пачки сегодняшних, вчерашних и позавчерашних газет; стоят тарелки с остатками ужина и вазочки с конфетами и мармеладом. Тадеуш — усталый, серьёзный и в очках — листает бумаги и время от времени что-то ожесточённо подчёркивает и строчит на полях убористым чётким почерком. Эйсли, сидя в кресле с ногами, жуёт жвачку, причмокивая, переписывается в социальных сетях и кутается в вязаную шаль. Зелёные глаза прищурены.
У обоих был непростой день. Эйсли в очередной раз вернулась из университета хмурая и раздражённая; огрызнулась на приветствие брата и скрылась в своей комнате, включив музыку на полную громкость. Тадеуш аккуратно посматривает на неё поверх очков, но заговорить не решается. С Эйсли очевидно творится что-то неладное: она поправилась за последние полтора-два месяца, совсем забросила любимый зелёный чай, питается подозрительного вида едой наподобие жареных огурцов под сырным соусом или конфет с сёмгой, плохо спит и ходит мрачнее тучи. Он волнуется о ней. Может, проблемы с учёбой? Или она поссорилась с тем парнем, рыжим таким, как же его по имени… они, кажется, встречались, Тадеуш помнит, Эйсли рассказывала об этом.
Он её брат. Он имеет право знать, в чём дело.
Но Эйсли упорно молчит, и Тадеуш слишком боится утратить её доверие, чтобы так нагло лезть ей в душу. Между ними разница в одиннадцать лет, большую часть жизни они виделись от силы три месяца в году и редко созванивались. Он не набивается ей в отцы или советчики. Эйсли взрослая и самостоятельная (по крайней мере, он позволяет ей так считать), она сама может управлять своей жизнью, и пытаться контролировать её было бы просто невежливо и глупо.
Конечно, их сблизила смерть отца. Семь лет назад на похоронах Тадеуш по-настоящему сошёлся с сестрой и её матерью Луменой; Бартон-старший десятилетиями состоял в тайной любовной связи со своей соседкой, она даже родила ему дочь. Об этом не знал никто, кроме пары человек, не знала даже мать Тадеуша. Уже тогда было решено, что он пойдёт в политику. Никаких внебрачных сестёр… достаточно сомнительной истории с металлургической компанией на Севере.
Тадеуш с детства понимал, что его мама и папа друг друга не любят. Вокруг мамы, привыкшей к мужскому вниманию, всегда крутилось много кавалеров, не покидавших их дом, даже когда Тадеуш приезжал туда на школьные и университетские каникулы, — сам он по соглашению родителей остался жить с отцом. У отца была только Лумена… красивая и добрая, а главное — не пытавшаяся заменить пасынку-не-пасынку мать.