А Эйсли… маленькая забавная девочка, неожиданно оказавшаяся его сестрой, — что он мог испытывать к ней? Любопытство. Вялую отстранённую симпатию. Они вращались в разных мирах, росли врозь, и теперь, когда по просьбе Лумены Тадеуш приютил Эйсли у себя, он отчётливо осознаёт, какая бездна пролегает между ними. Эйсли полукровка, но южная кровь и привитые матерью манеры берут верх. В ней никто не угадает северных корней. А Тадеуш чувствует эту острую замаскированную грань, непреодолимым водоразделом пролёгшую между чванливым Югом и затравленным Севером.
Он слышит в себе зов предков-северян. И он готов бороться за свою родину и свой народ.
А Эйсли бороться не за что и не за кого, и слава Мастеру. Разобраться бы, что с ней происходит, и можно будет дальше жить спокойно.
Тадеуш грызёт карандаш. У него день тоже день выдался не из лёгких: муторная работа в министерстве — он трудится над проектом конституции для северных провинций, — затем четыре часа непрерывных дебатов во Дворце Советов, подготовка договора с гайслардской корпорацией «Эникберт Ассамтил Дейл», чей глава должен прибыть через месяц, короткая внеплановая аудиенция во дворце… Астори. Он вздыхает.
Разумеется, Астори.
Во-первых, она всё ещё продолжает навещать отца, и Тадеуша это выводит из себя. Она ведь умная, она чертовски умная, так почему не желает замечать очевидного? Этот циничный старикашка манипулирует ею! Вытащил из неё радио, газеты, телевизор, телефон… мало того, он заманивает её к себе из раза в раз! Тадеуш беспомощно злится. Астори и слушать его не хочет, моментально прекращает разговор на эту тему: пристукивает ладонью по столу, щурится, склонив голову набок, и отчекнивает: «Я сказала, мы не станем это обсуждать. Вам ясно?»
Тадеушу ясно. И он по-прежнему бесится.
А тут ещё этот Вэриан, прилипчивый, надоедливый и нахальный. Он увязался за ними из Эльдевейса под предлогом открытия новых филиалов на территории Эглерта, но Тадеуш не поверил в этот бред ни на секунду. Вэриан, конечно, банкир, а у банкиров голова хорошо варит, но у политиков она варит лучше. А Тадеуш политик. Он умеет читать эмоции по лицу, а по взглядам — тем более.
И взгляды Вэриана ему совсем не нравятся. Особенно те, что направлены в сторону Астори.
Тадеуш не понимает, почему она позволяет этому скользкому типу ошиваться около себя, почему принимает его приглашения на ужин (спасибо хоть, от лица их обоих — её и Тадеуша), и вообще… что она нашла в нём?
Если уж на то пошло… чем Вэриан лучше него, Тадеуша?
Тадеушу порой кажется, что с этим проходимцем королева честнее, чем с её собственным премьером, потому что в их отношениях они так и не разобрались до конца. Кто они друг другу? Этот запретный вопрос, на который Астори наложила табу, мучит Тадеуша уже давно. Кто они? Коллеги? Друзья? Любовники? Кто? Как Астори назовёт то, что происходит между ними, если он потребует ответа, если будет некуда бежать и негде прятаться от правды?
Он устал от этого. Возможно, ему стоит взять отпуск недели на две и уехать в премьерское поместье, захватив с собой Эйсли. Пусть подышит свежим загородным воздухом, ей полезно. Да и ему тоже.
Эйсли с аппетитным хрустом разгрызает орех и чешет кичку, позёвывая, затем лениво тянется к пульту и переключает канал. Тадеуш поднимает взглят, стукнув кончиком карандаша по столу.
— Нет, нет, постой! Не надо.
— Ты же не смотришь, — возмущается сестра.
— Это меня настраивает. — Он снимает очки и изнеможённо трёт переносицу. — Хотя, если хочешь… телевизор в твоём распоряжении, а с меня, пожалуй, хватит на сегодня. Я выпью кофе. Заварить тебе зелёный чай?
— Не-а, спасибо, Тед. Меня в последнее время выворачивает от него. Я сейчас ма звякну… она днём просила перезвонить, вдруг что-то срочное.
Тадеуш встаёт, с наслаждением хрустя затёкшей спиной, и хмурится.
— Ты всегда обожала зелёный чай… слушай, ты точно здорова? Как-то неважно выглядишь вообще, и…
— Здорова я! — огрызается Эйсли. — Всё со мной отлично, не приставай!
Тадеуш обиженно умолкает. Она дёргает щекой, что-то печатая в телефоне, и внезапно замирает: лицо зеленеет и вытягивается, мобильник выпадает из ослабевших рук, и она, зажав рот руками, бросается к лестнице, путаясь в ногах и спотыкаясь о ковёр. Слышится топот и скрип отворяемой двери в ванную. Рвотное покашливание. Хрипы. Тадеуш кидается на первый этаж, перепрыгивая через три ступеньки, и обнаруживает сестру, склонённую над унитазом.
— Эйсли!..
Он придерживает её волосы одной рукой, другой приобнимая за плечо. Потом Эйсли садится на ванном коврике, подобрав ноги и уткнув лицо в колени; Тадеуш приносит ей воды и устраивается рядом, озабоченно наблюдая, как она пьёт.
— У тебя это уже не впервые. Может, ты отравилась, ну?
— Нет, — бормочет сестра. Он вздыхает и опускает стакан на бортин раковины.
— Ты в норме? Врача вызвать?
— Да не надо ничего, говорю же, всё отлично! — Эйсли утирает припухшие глаза кулаком. — Я прилягу и оклемаюсь. Нечего разводить трагедию.
Тадеуш приоткрывает рот, намереваясь возразить, бессильно захлопывает его и страдальчески сводит брови. Что же происходит с его младшей сестрёнкой? Он оглядывает ссутулившуюся пополневшую Энки, который дышит редко и с присвистом, и внезапно разум пронзает страшная и простая мысль.
О нет. О, чёрт возьми, нет-нет-нет.
Тадеуш напрягается.
— А ты… ты не, случайно, ты…
Эйсли поднимает на него вопросительный взгляд. О Духи, пусть она скажет, что это неправда, что он переутомился и ему мерещится всякая всячина. Смешно, до чего же смешно. И глупо.
— Ты не… беременна?
Пожалуйста, нет. Пожалуйста, нет.
Она нервно улыбается, глотая судорожный вздох.
— Заметил, да?
Проклятье. Тадеуш покачивается, цепляясь за полку у висячего зеркала, и со стоном проводит рукой по лбу. Он не был к такому готов. То есть, предполагал, но… но убедиться на деле — совсем другое.
— И… и давно это у тебя? — отупело выдавливает он. У Эйсли подёргивается глаз.
— Давно, — передразнивает она. — Три месяца.
У Тадеуша сдаёт самообладание. Поперёк горле встаёт горький комок.
— Ма-а-ать твою…
Чёрт. Чёрт. Чёрт. Какого, спрашивается, это могло произойти? И именно сейчас, когда и так полно забот у них обоих? Что он скажет её матери, которой обещал приглядывать за Эйсли? Как они будут воспитывать малыша — он работает, а ей нужно учиться? В курсе ли будущий отец? И кто он вообще — тот рыжий паренёк?
— Я же… я же п-просил тебя быть осторожнее…
— Ничего ты не просил! Ты вообще не говорил со мной об этом!
— Но я… — Тадеуш растерян и сбит с толку. Он разевает рот, как высунутая из воды рыба. — А твоя мама не… то есть… о том, что стоит предох…
Эйсли шмыгает носом. Её губы дрожат, и Тадеуш мысленно приказывает себе заткнуться. Хорош. Начал нести чушь, а этот ребёнок испуган в сто раз больше него самого.
— О, детка… — Он опускается на колени, подползает к ней и нежно прижимает готовую раздрыдаться Эйсли к себе. — Ладно. Не плачь. Это вовсе не беда.
— Да коне-е-ечно, — всхлипывает она. — Коне-е-ечно…
Её плечи трясутся, и Эйси неумело размазывает по лицу слёзы. Тадеуш укачивает её.
— Три месяца… И ты… ты не сказала мне? Почему? Эйс, я не сержусь ни капли, поверь. Тебе не стоило копить это в себе.
— Думаешь, я только это копила, да? — истерически спрашивает она. — Да у меня вся жизнь катится под откос! Отчего я больше не разрешаю тебе меня подвозить? Отчего езжу на метро и автобусах? Отчего мы разошлись с Голтером, ты не задумывался, а?
Тадеуш в изумлении глядит на неё.
— В университете как-то прознали, что я живу у тебя. И пошли… пошли слухи. «Давняя знакомая», бла-бла-бла — Тед, не можешь ведь ты реально считать, что на это клюнут? — Эйсли прикусывает губу. — Короче, все… все решили, что я сплю с тобой. Дали кличку… «премьерская подстилка».