Тадеуш попёрхивается воздухом. Он и вообразить не мог, какой кошмар творится в жизни сестры. А ещё гордился тем, что хорошо с ней ладит и у них нет секретов друг от друга.
Кроме одного коронованного секрета…
— О Мастер, Эйс, я… почему ты не рассказала раньше?
— А смысл? Типа ты сказал бы им заткнуться, и они бы заткнулись? Чушь. — Эйсли приглаживает растрепавшиеся волосы. — В СМИ это не просочилось, потому что всем гораздо интереснее читать о том, как ты занимаешься любовью с королевой на всех кроватях, диванах и столах Серебряного дворца… но Голтеру сплетен хватило. Он… он бросил меня.
В прохладном бело-голубом пространстве ванной Эйсли беззвучно плачет. Тадеуш рассеянно гладит её по спине и плечам. Ему тяжело. Очень.
— Голтер… он отец ребёнка?
Сестра кивает.
— Он знает?
Эйсли отрицательно мотает головой, давится слезами.
— И никогда не узнает. Я ему не скажу. Тед, м-мне… мне не нужен этот ребёнок. Ты ведь знаешь, я хотела доучиться, найти работу… ребёнок будет тормозить мою карьеру. И потом… Голтер не вернётся, а я не смогу растить малыша одна.
Он не верит своим ушам. Она же не собирается… она не имеет в виду… нет…
— Я сделаю аборт. По срокам ещё можно. Просто найди мне хорошую клинику, я прошу…
— Эйсли!.. — Тадеуш легонько встряхивает её. — Детка, одумайся. О каком аборте ты говоришь? Не надо.
Он берёт её ладони в свои.
— Слушай, тебе не нужен Голтер, чтобы воспитать ребёнка. Я помогу. Останетесь у меня здесь, хорошо? Я буду помогать и…
— Нет! — внезапно истошно вопит Энки и обхватывает голову руками. Её колотит. — Нет! Я сказала, не хочу, не хочу, ясно?! Мне не нужен этот ребёнок!
Она рыдает, глухо повторяя: «Не нужен! Не нужен! Не хочу!». Тадеуш смотрит на неё с болью и отчаянным щемящим смирением. Его бедная, бедная девочка…
— Хорошо, детка. — Он вновь притягивает её к себе, позволяя ей использовать свою домашнюю рубашку в качестве носового платка. — Я найду тебе клинику. Хорошо. Завтра же. А теперь… ложись в постель и постарайся отдохнуть, идёт?
Он поднимает сжавшуюся обессиленную Эйсли на руки и выносит из ванной.
========== 6.4 ==========
Астори читает «Лето из маргариток», сидя в кресле и задумчиво подперев щеку рукой. Семь вечера. Она недавно поужинала, позвонила Луане и Джоэлю в пансионат, проговорила с ними около часа и успела проглядеть документы, запланированные на сегодня для обсуждения с Тадеушем. Прежде всего это, конечно, контракт с «Эникберт Ассамтил Дейл» и проект северной конституции.
С Дексионом Эникбертом Астори знакома со времён интерната — так вот судьба сводит и разводит людей. Они учились на разных направлениях и пересекались редко, хотя знали о существовании друг друга. Мелли и Энки тоже его помнят. Затем Дексион окончил школу экстерном и уехал к дедушке и бабушке на родину, в Гайслардию, и больше Астори о нём не слышала. Дексион высок, худощав, с пшеничными, аккуратно подстриженными волосами, пронзительно-синими глазами в оправе круглых очков и правильными чертами лица. Он немногословен и пунктуален. Замкнут. Порой даже холоден. С Дексионом и его женой Александрин Астори и Тадеуш встречались уже не раз. Эникберты удивительно гармоничная пара: тёплая и приветливая Александрин уравновешивает отстранённую вежливость мужа.
Контракт с их компанией полностью утверждён, осталось лишь уточнить кое-какие незначительные детали.
Тадеушу, как и Астори, нравится Дексион. С ним приятно сотрудничать. Он говорит скупо, но по делу, и каждое его слово не в бровь, а в глаз. В позапрошлый вторник Тадеуш все уши ей прожужжал о том, какой Эникберт ценный партнёр, какие перспективы открывает для Эглерта сотрудничество с его компанией и как важно пригласить его в Эглерт снова в будущем году.
А вот Вэриан ему не нравится совсем, и это видно. Стоит Астори обмолвиться, что виделась с ним, как лицо Тадеуша темнеет, он поджимает губы и утыкается в свою неизменную папку.
Астори сама едва ли осознаёт, зачем встречается с Вэрианом, ужинает с ним — иногда приводя с собой Тадеуша, — зачем позволяет втянуть себя в пространные споры о политике, экономике, нравственности и людской тотальной глупости. Она выполнила свою часть сделки, проведя с ним вечер в ресторанной кабинке «Глобуса», Вэриан выполнил свою и не рассказал прессе о происшествии в пелленорском баре. Они ничего не должны друг другу. Они квиты и свободны.
***
— То есть вы не занимаетесь благотворительностью… из принципа? — спрашивает Астори, глотая торик и щурясь. Вэриан смеётся тонкими губами.
— Именно. Я не в силах облагодетельствовать всех, даже если бы захотел… но я предусмотрительно не хочу… да, всех не могу, а мои слабосильные старания — лишь капля в море. Мой принцип, Ваше Величество, — всё или ничего. Значит, ничего.
— Если бы прочие руководствовались таким принципом, планета утонула бы в бедных и больных. Добро — это не джекпот в лотерее, который если уж получают, то весь и полностью. Добро надо делать небольшими порциями.
— А вам когда-нибудь везло в лотереях?
— Нет, — качает головой Астори. Гагатовые глаза сужаются.
— А я не пробовал… выходит, вы проиграли, а я нет.
— Вы переводите тему.
— Кто сказал вам подобную глупость?
***
Она его не понимает. Вэриан играет смыслами и понятиями, выворачивает наизнанку затёршиеся привычные идеи, и его никогда нельзя поймать на противоречии самому себе, потому что у него наготове пара-тройка туманных объяснений, которые запутывают ещё больше. Он откровенно подбешивает Астори — и в то же время её к нему влечёт. С Вэрианом она как на передовой. Постоянная игра в прятки. Словесная дуэль.
Ей не хватает этого пьянящего ощущения войны, отчаянного вызова, схватки.
И потом… и потом, ей хочется увидеть, как это воспримет Тадеуш, который пока только хмурится и молчит. Ему можно водить подозрительные знакомства, а ей нельзя? Если бы он только попробовал намекнуть на возможную роматическую связь между ней и Вэрианом, тогда — о, тогда бы она напомнила ему его «знакомую», ради которой он взял двухнедельный отпуск и потом ещё месяц уходил домой пораньше.
Но Тадеуш не намекает. Камнем преткновения становится не Вэриан, а конституция для северных провинций… и поездки Астори в Аштон.
Опять.
***
Скрипит дверь. Астори выжидает три секунды, сжимая руку в перчатке в кулак, спиной чувствует ускользнувший робкий сквознячок и сдержанно улыбается Гермиону, поднимающемуся из-за стола.
— Добрый день, отец.
— Здравствуй, солнышко.
Он шагает к ней и ласково берёт за локоть; Астори подставляет лоб для поцелуя. Затем дружески треплет Гермиона по плечу.
— Как ты сегодня? Когда мы говорили по телефону вчера, мне казалось, ты тяжело дышишь.
— Ничего. Простудился на прогулке на прошлой неделе, но уже выздоровел. Не беспокойся, родная.
Она устраивается на неудобном стуле. Проводит языком по неброско накрашенным губам. Отец всё тот же — высокий, сутуловатый, с широкими плечами и теплящимся взглядом стальных глаз. Только морщин прибавилось.
— Решаешь кроссворды? — Астори мельком глядит на свёрнутую газету. Гермион рассеянно трогает её.
— Ах, это… да. Немного баловался. Тут три слова по вертикали отгадать не смог и по горизонтали одно. Поможешь, золотце?
— Давай.
Она щёлкает ручкой и склоняется над газетным листом. Кудрявые тёмно-каштановые пряди струятся по спине. Гермион, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, наблюдает за ней с отеческой нежной влюблённостью.
— Знаешь, я наткнулся на статейку о тебе… в «Южном вестнике».
— И что пишут? — Астори склонят голову набок, вписывая буквы в клеточки кроссворда. — Что-нибудь интересное? Я ещё не читала сегодня.
— Да… о тебе и господине, гм, Бартоне. Королевском премьере.
***
Приходит Тадеуш. Астори откладывает «Лето из маргариток» и поднимается ему навстречу, на ходу подавая руку для поцелуя. Тадеуш зажимает папку под мышкой и опускается на одно колено. Его почтительный мягкий взгляд — снизу вверх — ладонь в ладони, прикосновение губ к костяшкам пальцев… знакомо и обыденно. И каждый раз — волнующе до дрожи.