Он глотает воздух пересохшим горлом.
— Всегда было интересно, как ты перед собой оправдываешься… и какое название для этого выдумала. Сотрудничество? Дружба? Серьёзно?
Астори не отвечает.
— Я хочу знать. — Его голос крепчает. — Что между нами, Астори? Что?
***
— Связь, — говорит Астори, потупив взгляд. Под кожей разливается лёгкий румянец.
— Любопытно, — тянет Гермион. — В наше время это называли романом, но я безнадёжно отстал от жизни: за решёткой непросто уследить за молодёжными веяниями. Но ваша… хм… связь — это нечто особенное или?..
— Мы… нам хорошо вместе. — Астори разглаживает газетный лист. — Я знаю, что я могу положиться на него, а он — на меня. Мы помогаем друг другу. Делимся заботами. Он… он не раз спасал меня. Рисковал всем. И… он нужен мне как никто другой, отец. Я бы пропала без него.
Её взгляд затуманивается. Пальцы вдавливаются в край стола.
— Когда он рядом, мне так спокойно.
Гермион наблюдает за ней с тревогой и нежностью и внезапно касается её ладони.
— Родная, — тепло говорит он, — я, конечно, провёл в тюрьме тридцать лет и уже не знаю, как там у вас это называется… но мы с твоей мамой звали это чувство любовью.
***
— Связь, — повторяет Тадеуш с желчной улыбкой. — Связь. Прекрасно.
Он резко поднимается и отворяет дверь.
— Я пойду. Всего доброго, Ваше Величество.
И прежде чем Астори успевает окликнуть его, он скрывается в кабинете, хлопнув дверью.
========== 6.5 ==========
Медовый пик полнится детскими голосами. Луана и Джоэль смотрят мультики и время от времени заливаются щебечущим одинаковым смехом, похожим на перезвон серебряных колокольчиков; Астори возится с запеканкой на кухне. Она уже очень давно не готовила. Подрастеряла навыки. Вымыв ножи, ложки и тарелки, она садится на корточки перед духовкой, включает свет и щурится, подкручивая колёсико. Вот так. Глядит в кулинарную книгу — тридцать-сорок минут, значит, хорошо… Сегодня у них будет вкусный обед.
— Джо, Лу, хотите немного апельсинового сока?
Она безмерно счастлива снова быть со своими детьми. Жить без них, её маленьких голубоглазых лисят, тяжело и утомительно. Ежедневные звонки не могут насытить это гложущее чувство щемящего холодного одиночества, которым дышат безжизненные стены Серебряного дворца; Астори ощущает себя неполноценной, сломанной, когда не видит и не слышит сына и дочь.
Они её семья.
Но теперь первый учебный год позади, и она решает недельки на три увезти их прочь из Метерлинка, туда, где будут лишь они трое, — в Медовый пик, край полей и рощ, раскинувшихся по берегам извилистой Нуэ-Люиче. Она соскучилась по ним. Хочется прижать детишек к себе, обнимать, тискать и не отпускать вечность или дольше. И пусть весь Эглерт подождёт.
Тем более, Тадеуш уверял, что справится без неё. Он доводит проект северной конституции до ума и готовится к предстоящему съезду Большой Двадцатки стран СОС, куда его, как представителя Эглерта, наконец пригласили стараниями Вивьена Мо и Микласа Вретта. Астори не поедет; она и не настаивает.
Между ними пробежал холодок после того памятного вечера в её кабинете. Тадеуш стал молчаливее и сдержанней. Он по-прежнему навещает её в семь часов каждые вторник и пятницу, но зелёные глаза всё реже лучатся улыбкой, и на лице прибавилось усталых морщин от бессонницы, кофе и стресса. Астори беспокоится о нём.
Хотя после того, как глубоко она его обидела… имеет ли она право беспокоиться?
Это слишком сложно, и Астори старается просто не думать, потому что иначе она сойдёт с ума. Завязанный ею узел распутать нелегко. Она и не берётся.
Его надо разрубить… но она не в силах найти в себе достаточно мужества для этого. По крайней мере, сейчас.
И она откладывает и откладывает.
Они обедают в саду, под крючковатой старой липой. Луана и Джоэль болтают ногами, наперебой рассказывая, как интересно было в школе, просятся на конную прогулку до реки — у них есть собственные пони, которых они объезжают, — и с аппетитом уплетают запеканку. Астори улыбается, треплет их по головам. Они снова вместе.
Потом она садится в бордовое кресло у окна и раскрывает «Нейрис». «Лето из маргариток» она уже дочитала. Дети ползают по ковру рядом, что-то бормочут, вытягивают друг у друга блоки конструктора и строят, очевидно, железную дорогу. Или уже целый город. Астори бегло посматривает на них поверх очков и возвращается к чтению. Щекочущее солнце сияет весело и миролюбиво, и симфонией лета звучит шёпот листвы на серебристых тополях. Отпуск.
И внезапно внутри тёмная беспричинная тревога хватает за сердце: что-то не так.
Опасность. Опасность.
Расплывчатый невнимательный взгляд Астори фокусируется, упирается в мелкое пятнышко на узоре ковра, и она напрягается. Опускает книгу. Глубоко и нервно дышит. В гостиной всё так же уютно и светло, Луана смеётся, по зеркалу расползается солнечная переливчатая паутинка и лениво жужжит одинокая муха в углу.
Подозрительно спокойно. Обманчиво хорошо.
Но зудящий страх не отпускает. Астори кусает губы, всем телом слушает движения на улице; ей кажется, что она уловила лёгкий шум, крадущуюся поступь, невнятные отголоски, бряцание угрожающей стали… Пусть ей почудится. О Мастер, пусть ей просто…
С грохотом распахивается входная дверь. Дети вздрагивают. Астори, вцепившись в подлокотники кресла, медленно поднимается; визжащий ужас колотит её с головы до пят, сердце стучит так, словно вот-вот выпрыгнет из груди, и в глазах двоится.
— Не двигаться! — рявкает фигура в маске, наставляя на них дуло пистолета. За её спиной толпятся ещё пять или шесть — Астори не в состоянии считать.
В этот момент она жалеет, что отказалась от охраны.
— М-а-ама! — тонко взвывает Луана. Астори стоит, растрёпанная, онемевшая, с расширенными от дикого страха зрачками, и не может ответить.
Её дети в опасности; кошмар, пережитый три года назад в осаждённом дворце, повторяется.
Смерть приходит дважды. Как она смела забыть об этом.
— Заткнись! — одна из фигур хватает Луану и Джоэля и бросает их, перепуганных и плачущих, на диван. Астори переклинивает.
Они. Тронули. Её. Малышей.
Эти грязные твари, северяне — она уже не сомневается в этом, да и какие могут быть сомнения? — подняли руку на принца и принцессу Эглерта. Они ворвались в её дом. Угрожают ей оружием.
В ничтожно малую долю секунды ярость становится сильнее ужаса, и это решает всё.
— Держитесь подальше от моих детей! — отчеканивает она, плохо сдерживая гнев. Веко дёргается. Она шагает вперёд, но террорист, стоящий к ней ближе прочих, рывком отшвыривает её в кресло и приставляет пистолет к лицу.
— Закрой пасть, сука, усекла? — хрипит он. — Ты попала. Крупно попала. Не будешь делать, чё мы скажем, и твоим щенкам кранты. Ясно?
Грудь ноет от удара. Астори стискивает зубы.
Она ненавидит Север.
***
У Тадеуша непростой день. Вернее, у премьер-министра простых дней не бывает вообще, но этот выдался особенно сложным и утомительным, несмотря на то, что ничего особенного вроде бы и не происходило: только длинное заседание кабинета министров, длинные дебаты в Совете, длинные поездки по Метерлинку сквозь пробки и неизменный красный огонь светофоров. Ему не везёт сегодня. Секретарша взяла больничный, её подменяет новенькая нерасторопная стажёрка, и Тадеушу почти всё приходится делать самому. Эйсли отзвонилась полчаса назад. Она дома, ест макароны и смотрит старые матугальские сериалы.
Ничто не проходит бесследно, а аборт — тем более. И Тадеуш волнуется. Он лично подыскал для Эйсли хорошую клинику, проводил её на процедуру, настоял на прохождении курса у психолога и откровенной беседе с Луменой — в конце концов, она мать и женщина, она имеет право знать и уж точно сумеет помочь лучше, чем он сам. Кажется, он сделал всё, что мог, и тем не менее… ему тревожно. Тадеуш неотлучно провёл с сестрой две недели и продлил бы отпуск ещё на столько же, если бы Эйсли его не отговорила. Она усиленно притворяется, что пришла в порядок. Он не верит, но уважает её выбор и старается не особенно опекать. Правда старается.