О романе, внутренне поправляет себя Астори. О бывшем романе.
Прежде, чем Тадеуш успевает раскрыть рот, она отводит волосы с лица и сияет добродушной улыбкой.
— Мы оба повенчаны с государством, — звонко произносит она. — К тому же, господин Бартон счастлив в новых отношениях… а я счастлива со своими детьми. Мы лишь коллеги. Не более.
Глядит искоса на Тадеуша — он доволен, он же должен быть доволен? Она признала, что между ними ничего нет и быть не может. Она официально отпустила его. Разве не этого он хотел?
По изломанной линии рта Астори понимает — не этого.
И ей становится страшно.
========== 9.2 ==========
Астори ждёт Фауша в заснеженном королевском парке вокруг Серебряного дворца — так же, как несколько лет назад ждала Тадеуша. Такой же ослепительный полдень, так же чисто, свежо и морозно, такие же глубокие сугробы — хоть прыгай и плавай. Те же пальто с беретом. И только внутри, внутри что-то уже не то и никогда не будет тем. Астори вздыхает. Где-то на конце аллеи появляется грузная фигура, и Астори, прищурившись, добродушно кивает, почёсывая руки в перчатках. Она стоит у замёрзшего фонтана и приветливо улыбается семенящему навстречу экс-премьеру. Он целует ей ладонь и хватается за грудь: его мучает старческая одышка. Астори глядит сверху вниз на его плешивый затылок и сочувственно молчит.
— Добрый день, Ваше Величество, — наконец тяжело выдавливает Фауш, с трудом разгибая хрустнувшую спину.
— Добрый, господин ди Мульниче. Рада, что вы приняли моё приглашение.
— Грех отказаться… нечасто монарх жалует вниманием бывшим министров.
Астори глотает изящный упрёк и слегка морщится. Да, она… обделяла Фауша вниманием с тех пор, как он ушёл в отставку (и бросил её, испуганную и неопытную не-королеву, одну, как до сих пор считает Астори), но лишь потому, что тот сам оставил ей Тадеуша, молодую и лучшую версию себя. Лучшую во всём. Астори бы никогда не решилась выбирать между былым и нынешним премьер-министрами, потому что Тадеуш — это Тадеуш, он вне конкуренции, он на первом месте. Он просто… невероятен. И заслуживает быть счастливым, как никто другой.
Именно поэтому она отходит в сторону, чтобы он мог жить и быть свободным — от неё.
Фауш галантно предлагает Астори руку, и они неспешно прогуливаются туда-сюда, как старые друзья, хотя друзьями они, естественно, никогда не были — знакомыми, возможно, да и то не очень близкими. Не успели. Или не хотели. Астори беседует о кризисе на Востоке, о дипломатической поездке в Рецанию, о северных провинциях и попутно размышляет о том, что стоит позвонить отцу перед тем, как заедет Тадеуш. Гермион уже получил подданство; теперь адвокаты Вэриана готовятся обратиться в Верховный королевский суд и добиваться досрочного освобождения. Вэриан опять появился в Эглерте и колесит по стране, пару раз в месяц наведываясь в Метерлинк — Астори бесят его многозначительные улыбочки, подмигивания и насмешливый тон. «Не жмёт ли корона вашей маленькой умной голове?», «Как поживают усы господина Бартона?», «Моя королева, сегодня вечером я приглашаю вас на мою казнь в ресторан «Жемчужина». Обязательно приходите».
Он выводит её из себя методично, расчётливо и тонко. Со вкусом, как делает всё, за что берётся.
— Я полагаю, вы должны быть довольны? — спрашивает Астори, проводя рукой по ноге припорошенной рыхлым снегом статуи. Фауш выгибает седую бровь.
— Отчего же?
— Мы… мы с господином Бартоном расстались, как вы и хотели. Разве нет?
— Я… пожалуй, да. — Фауш пожимает плечами и глухо кашляяет. — Но я уже не уверен, будет ли так лучше не только для государства, но и… для моего мальчика.
Астори настороженно втягивает воздух.
— Для… Тадеуша?
— Ну разумеется, Ваше Величество, — горько усмехается Фауш. — Потому я… в отличие от… некоторых… я не слепой и вижу, что с ним творится. Как он чахнет. Высыхает. О Мастер, неужели женщина не чувствует, когда в неё кто-то влюблён?
Астори не знает, что ответить. Она ожидала совсем не этого, ей хотелось увериться в том, что она поступает правильно и в кои-то веки отпускает Тадеуша, а на самом деле… но нет же, нет… Фауш, конечно, ошибается. Он ошибается. Астори хмурит брови и поправляет сползший на бок берет. Тадеуш больше не любит её.
С другой стороны… разве в его взглядах, жестах и голосе ей не почудилось нечто?..
Какого чёрта это всё так сложно.
Тадеуш приезжает к трём часам. Астори видит, как он входит в кабинет пружинящей молодцеватой походкой, и поднимается из кресла: Тадеуш опускается на одно колено, нежно берёт её ладонь и целует. Астори думает о том, какой он красивый и как у них всё и всегда невовремя. Её обволакивает аромат парфюма — мирт и верба. Они усаживаются в кресла; Астори по привычке выпрямляет спину и складывает руки на коленях, Тадеуш закидывает ногу на ногу и расслабляет плечи, открывая чёрную кожаную папку. Астори скользит взглядом по мягкой линии его рта, по улыбающимся морщинкам вокруг зелёных тёплых глаз, по седине в кудрявых волосах и неприметным веснушкам на чуть вздёрнутом носу. Её премьер… её друг. Бывший любовник. Почти не изменился… или изменился, а она просто не замечает? Девять лет бок о бок… А изменилась ли она сама? Кого спросить?
— Я полагаю, Ваше Величество, — говорит тем временем Тадеуш, ёрзая и бессознательно трогая галстук, — целесообразнее будет вынести проект северной конституции на всенародное голосование. Протолкнуть его снова в Совете… провальная затея. Не стоит и пытаться. А вот референдум… вкупе с грамотной рекламой, лозунгом, приятной обложкой и хорошей программой… может сработать. И я бы поставил именно на него.
— Согласна… — Астори задумчиво выдыхает. — Но, кажется, нам больше ничего и не остаётся. А обложкой… станете вы, господин премьер-министр?
Тадеуш лучится смущённой снисходительной улыбкой.
— Что вы… я не могу.
— У вас бы получилось. Вы умеете… убеждать людей и располагать их к себе.
— Неужели?
Пунктиром обрывается напряжённая пауза: они зашли слишком далеко. О чём это было сейчас — вот это, о чём? Что они оба имели в виду? Астори моргает. Кажется, их разговоры стали чересчур двусмысленными за последние месяцы, и ей это не нравится, потому что… потому что она собирается отпустить Тадеуша, а не продолжать цепляться за него в призрачной надежде, что всё ещё ему не безразлична! Она не хочет обжечься и обжечь его. Разве любовь работает не так?
Астори понимает, что в попытках разобраться запутывается ещё больше. А странные слова Фауша только способствуют этому.
— У меня есть идея, господин премьер-министр, — произносит она, сдавливая виски: надо сосредоточиться на работе. Тадеуш заинтересованно поднимает взгляд. — Почему бы нам в этом году не провести конные игры на Севере?
Его мягкий рот округляется буквой «О»; Тадеуш подаётся вперёд, впиваясь пальцами в корешок папки. Его глаза возбуждённо загораются — от радости, надежды и окрылённого предвкушения.
— Это… изумительная идея, Ваше Величество! Такого никогда не было… северяне не смели и надеяться, что… — Он осекается, двигает горлом. — Вы… вы ведь не шутите? Или здесь где-то подвох и…
— Нет никакого подвоха, — с обречённой усталостью произносит Астори. — Я просто подумала, что это будет интересно… и полезно. Для меня, для вас… для северян. Тот инцидент с чрезвычайным положением следует как-то загладить.
Не то чтобы она действительно прониклась любовью к Северу — нет, всего лишь ушла полоумная ненависть. Она видела в лицо северян: женщин, детей и стариков. Они не святые и не маньяки, они — люди, и она сама — человек. К тому же… это народ Тадеуша.
А может, всё дело в том, что двух оставшихся в живых террористов она предала смертной казни, на которой присутствовала самолично. И чувство мести заглохло.
Астори делает это не от того, что любит Север, а от того, что любит Тадеуша и хочет, чтобы ему было хорошо. А если для этого надо провести конные игры в северных провинциях… что ж, это не так сложно.
— Да, и ещё кое-что на сегодня… — Она сводит брови к переносице, берёт с тумбочки ворох документов и приводит их в порядок. — Освободилась вакансия министра транспорта.