У неё ведь больное сердце… ей нужно беречь себя.
Тадеуш ёрзает на сиденье и смотрит на её затылок и выпрямленную спину. Ему не по себе. Сегодня Астори собиралась, кажется, опротестовать проект Наталио ди Жозеффо… они обсуждали это в прошлый вторник. Сабрина чувствует его напряжение, трогает Тадеуша за запястье, но он уже не в силах успокоиться. Ноги лихорадочно притопывают по полу. Он знает, если Астори нехорошо — всегда знает. Физически ощущает её страдание.
Ей плохо сейчас.
Она встаёт, слабо пошатываясь, нетвёрдой, но горделивой походкой следует к стойке и обводит притихший зал мутным взглядом. Тадеуша хочется прикусить собственный галстук, но он кусает кулак. Его съедает безнадёжный страх. Астори отчаянно держится за дерево, расправляет плечи и начинает говорить — с долгими паузами, глухо и местами невнятно до бормотания. Часто и рвано дышит. Ей душно, понимает Тадеуш, ей невыносимо душно, тут же сплошной спёртый воздух. Откройте окна! Откройте, кто-нибудь! Сабрина что-то шепчет на ухо, но Тадеуш не слышит. Ему не до того. Он прикипел взглядом к Астори, которая из последних сил борется с дурнотой, и в мозгу колотится лишь одна мысль: он обязан помочь ей. Сделать хоть что-то.
Но он ничего не может.
Астори внезапно прерывается на полуслове и напряжённо сглатывает: сидящему на возвышении, в полумраке, в злосчастном третьем ряду Тадеушу отчётливо видно, как двигается её горло. Секунда молчания… Астори конвульсивно улыбается и падает замертво. Страшный звук безвольного тела, рухнувшего на пол. И буря взволнованных кричащих голосов. Тадеуш подскакивает первым, но молчит, полоумно глотая воздух: от ужаса он лишился дара речи; Сабрина пытается удержать его, но Тадеуш срывается с места, бросается вниз, перепрыгивая через ступеньки. Он проталкивается сквозь толпу, отпихивая сгрудившихся над Астори советников, но её уже подняли и унесли. Кто-то вызывает врача.
Тадеуш отказывается покидать Дворец, пока не услышит от самой Астори, что с ней всё в порядке. Сабрина обижается. Советники перешёптываются. Ну и пускай; его репутацию, окончательно подмоченную сплетнями в газетах, уже ничто не может испортить, а Астори… это важнее. Он хочет быть рядом, когда она очнётся, — не должен хотеть, не может хотеть, но хочет. Они ведь… друзья. Друзья могут поддерживать друг друга.
И он, конечно, всего лишь…
Тадеуш успевает задремать, пока ждёт новостей о состоянии Астори. Он сидит в коридоре, сцепив руки и свесив голову на плечо, как вдруг его тормошат; он подпрыгивает, сонно озираясь, зевая, различая лишь контуры и цвета, и слышит:
— Её Величество пришла в себя. Ей лучше.
Мозг прошивает разряд тока, и Тадеуш мигом отряхивает остатки сна. Астори лучше? Где она? Он обязан увидеть её, сейчас же, в эту самую минуту! Не дослушав врача, он врывается в помещение, где на диване лежит измятая, всё такая же бледная и ослабевшая, но живая Астори. Она смотрит на него. Узнаёт его. Улыбается ему. И Тадеуш падает перед ней на колени, подползает, обтирая брюками пыльный пол, хватает её протянутую руку и целует, целует, целует её исступлённо, по-мальчишески пылко, неумело и безысходно. Ладонь Астори мягкая, костяшки пальцев — худые, сами пальцы — нежные. Он почти забыл, какой она бывает — эта рука. Левая. Не правая, к которой он припадает коротким вежливым поцелуем по вторникам и пятницам. Но обе ладони Астори изумительны, думает Тадеуш, обе, и она тоже — изумительна. Мысли путаются, сгорают, не успев переплавиться в слова, исчезают в пропасти обожания, и он говорит то, чего не следовало говорить:
— Родная моя!..
Астори касается ладонью его щеки и неспешно гладит её. И молчит. Тадеуш принимает это молчание за согласие и одобрение и касается губами её запястья; внезапно Астори напрягается, тихо отнимает руку и садится, опираясь спиной на диванный валик. Хмурится. Тадеушу становится страшно: он знает это выражение решимости в тёмно-карих глазах.
— Господин… господин премьер-министр, не нужно, — произносит Астори дрогнувшим голосом. — Вам не кажется, что вы… что мы… совершаем ошибку?
Тадеушу ничего не кажется — первое мгновение. Затем он мотает головой и встаёт.
— Несомненно, Ваше Величество. Прошу прощения.
У него есть Сабрина, с которой он не может так поступить. Это низко. К тому же, Астори… не хочет этого. Значит, ничего не будет, значит, он не станет настаивать. И он уходит, не оборачиваясь, как в день их ссоры, и Астори, как в тот день, смотрит ему вслед.
Но не зовёт.
***
— Милые апартаменты, Ваше Величество. Я впечатлён.
Вэриан присвистывает, остановившись посреди гостиной и засунув руки в карманы. По тонким губам змеится вызывающая усмешка, чёрные волосы встрёпаны, и смуглая кожа в свете ламп кажется ещё смуглее. Этот нахал очевидно чувствует себя вольготно в Серебряном дворце. Мог бы хотя бы из приличия сделать вид, что смущён. Астори с презрением думает, что он вряд ли имеет даже отдалённое представление о приличиях, и пренебрежительно улыбается:
— Полагаю, это комплимент; вы не похожи на тех людей, которых легко впечатлить, господин Вэриан. Вино или торик?
— Вино, — моргает он, приваливаясь к спинке кресла. — А вы любопытная женщина, Ваше Величество.
Она переводит плечами, доставая бутылку.
— Неужели?
В голосе сквозит светская холодность: пора бы ему научиться держать свои непристойные шуточки при себе.
— Ага, — флегматично продолжает мысль Вэриан. — И у вас очень красивые лопатки.
Астори неожиданно радует тот факт, что он не видит её лица: она вся пунцовеет, закусывает губу и топает ногой.
— У вас отвратительное чувство юмора.
— А кто сказал, что я шучу?
Астори оборачивается, надменно игнорируя его дразнящую гордость ухмылку, широкую и довольную, и жестом приглашает его сесть.
— Я нашла Кельке-ди-Фёль двухсотлетней выдержки.
— Отличные новости, Ваше Величество. Мой любимый сорт.
Они располагаются в креслах, разлив дымно-алое вино по бокалам. Астори отпивает совсем чуть-чуть: в её интересах сохранить трезвую голову сегодня вечером; кроме того, сердце всё ещё побаливает. Она незаметно касается груди, прислушиваясь к ровному биению пульса. Вэриан закидывает ногу на ногу.
— Слышал о неприятном происшествии в Совете. Мне жаль.
— Уже разболтали? — интересуется Астори. — До вас быстро доходят сплетни.
— У меня грамотные информаторы, Ваше Величество. И вам не помешало бы завести.
От возмущения у Астори приоткрывается рот: ей не послышалось? Этот тип буквально только что открыто заявил, что её плохо осведомляют? Он с ума сошёл? Подобными словами просто так не бросаются! Да он… да она его… Астори сжимает кулаки и сипло выдыхает.
Крепись. От него зависит судьба отца.
— Вы не думаете, что следует проявить… немного больше уважения? — сдержанно произносит она. — Вообразите, скольким банкирам выпала честь быть принятыми у монарха?
— А вы, Ваше Величество, — откликается Вэриан охотно, — вообразите, у скольких монархов дела шли так хреново, что они приползали за помощью к банкирам?
Астори вскакивает, со звоном стукнув полным бокалом по столу; вино расплёскивается сладкими каплями. Ноздри раздуваются, и дышать становится тяжелее от накатившего гнева; сердца бьётся о рёбра надрывно и больно. Вэриан смотрит на неё снизу вверх и улыбается своей отвратительной белозубой улыбкой.
— Если вы не замолчите, — с трудом выговаривает Астори, — я вышвырну вас из моего дворца. Вам ясно?
Вэриан коротко хохочет.
— А то, что без меня вам не довести дело до конца, вам ясно? А, Ваше Величество? Я в любой момент могу уйти в сторону и умыть руки. Справитесь без моей помощи?
Она не отвечает и лишь прожигает его взглядом. Вэриан хмыкает.
— Вы очень умная девочка. Вы понимаете, что вы не вытянете.
— Чего вы хотите? — выдавливает Астори. — Я знаю, зачем вы здесь. Выкладывайте и убирайтесь.
Беззвучный смех Вэриан вспарывает лёгкие. Он покачивает носком ботинка.
— Переместимся к вам в спальню?
Астори замирает в изумлении. Вэриан гибко поднимается с кресла и ерошит чёрные волосы.