— Я сдала её в прачечную. — фыркает Эйсли. — Но, Тедди…
Он раздражённо закатывает глаза.
— Опять? Сколько можно повторять, мы сдаём одежду в прачечную по четвергам! Сегодня среда!
— Да какая разница-то! — Эйсли отмахивается и нетерпеливо ёрзает на кровати. — Во-первых, я тебя всё равно никуда не отпущу. А во-вторых, зачем тебе эта Сабрина? Она… она же старая!
— Мы с ней ровесники, Эйс, — обиженно уточняет Тадеуш. — Спасибо, что назвала меня старым.
— Я не то… ай, с тобой невозможно разговаривать! Ты упёртый, как баран!
Тадеуш приподнимает бровь, укладывая в разверзстую пасть маленького чемодана жёлтую оттутюженную футболку.
— Переходим на личности?
Эйсли показывает ему язык. Тадеуш улыбается: двигаются уши, расползаются лукавые морщинки у искрящихся зелёных глаз, морщится веснушчатый нос. Он встряхивает двумя галстуками и придирчиво осматривает их.
— Какой выбрать, детка: красный в чёрную полоску или чёрный в красную?
— Ты самый скучный зануда на свете, — бурчит Эйсли, но уже не так сердито. — Может, и хорошо, что ты женишься на своей Сабрине: вы друг друга стоите.
Тадеуш цокает языком.
— Почему она тебе не нравится?
— Да потому что ты не будешь с ней счастлив, идиот! — жарко вскидывается Эйсли. Тадеуш замирает с новенькими брюками в руке. — Как будто я не вижу, как ты мучаешься! Она же дымит как паровоз, а ты не выносишь запаха сигарет! Она заест тебя, Тедди! И… и ты не любишь её…
Эйсли умолкает, жалобно хлопая зелёными виноватыми глазами. Тадеуш опоминается. Выдыхает. Треплет сестру по ореховым волосам, собранным в неряшливую дульку.
— Детка… это очень сложно. Ты ещё маленькая и… не поймёшь…
— Не такая уж и маленькая. — Эйсли отводит его руку. — Тед… не обманывай сам себя. Если бы ты правда её любил, то был бы сейчас с ней, а не укладывал впопыхах вещи, чтобы мчаться за своей драгоценной королевой на острова!
— Это другое, — протестует Тадеуш. — Мы договорились провести фестиваль, и…
— Ага, только вот она уехала, заранее не предупредив, и ты боишься, что она натворит всякую дичь!
Тадеуш поражённо трясёт головой.
— Я вовсе не…
— Ну всё, всё, хватит! — Эйсли поднимается и сдувает со лба чёлку. — Это не моё дело. Но… пожалуйста, Тедди, пожалуйста — разберись в себе, ладно? А я к Бену, пока тебя не будет. Он обещал свозить нас в домик у моря на Праздник цветов.
— Удачи вам, — бормочет Тадеуш, когда сестра, чмокнув его в щеку, выходит из комнаты. Он вздыхает и запихивает в чемодан толстовку.
На самом деле, Эйсли права: он боится, что с Астори может что-то случиться, пока он не будет приглядывать за ней, или, что ещё хуже — что она сама случится, и тогда точно жди беды. У него сердце не на месте. Астори третий день не выходит на связь — он должен убедиться, что с ней всё хорошо. Сабрина, разумеется, не поймёт, но он объяснится с ней по приезде.
Тадеуш прилетает в Раксагадам поздно ночью, гражданским рейсом. Пресса об этом ещё не растрепали, а вот завтра уже, несомненно, поползут слухи. Водителя он не вызвал — в конце концов, он ведь в импровизированном самовольном отпуске с приставкой «недо», так почему бы не тряхнуть стариной и не вспомнить молодость, когда он работал в штате Фауша и о кресле премьер-министра мог грезить лишь в самых смелых мечтах? Тадеуш берёт напрокат автомобиль в ближайшем салоне. Ему выдают семидесятилетний «Минквир», дряхлую развалюху с чахоточно кашляющим мотором, диваноподобным передним сиденьем и заедающими дверьми. Ничего получше всё равно нет. Тадеуш запихивает чемодан в узкий багажник и устраивается за рулём; в последний раз он водил лет десять назад, но думает, что освоится со временем.
Пока он осваивается, машина дважды чуть не врезается в дорожный знак, трижды — в светофор и четырежды — в живую изгородь. Тадеуш чертыхается. Ему казалось, справиться с непокорным автомобилем будет проще, чем разносить в пух и прах оппозицию в Совете. Пока что он чуть не разнёс чей-то покосившийся забор. Ну, ему всё равно недолго осталось. Тадеуш осторожно нажимает на педаль газа и выруливает на дорогу, ведущую к посёлку; он снял номер в местной захолустной гостинице… найти бы её теперь, тут все дома одинаковые, одни хибары и лачуги. На свежем тёмно-синем небе подмигивают шаловливые, разудалые звёзды нежного и сочного июля; «Минквир», по-стариковски ворча неисправным двигателем, волочится по откосу. С близкого моря тянет влажным и терпким запахом соли и водорослей.
Тадеуш аккуратно спускает машину с пригорка и въезжает в посёлок, полный мирных весёлых голосов, гортанных песен и взрывов пьяного смеха из клубов. Похоже, праздновать здесь начали задолго до официальной даты фестиваля. Тадеуш на автомобиле неспешно катит по кривым улочкам, то и дело высовываясь из окна, чтобы разглядеть вывески. Гостиницы всё нет и нет. Вместо неё на пути попадается очередной бар; Тадеуш скрипит зубами от досады и уже хочет свернуться налево, как вдруг распознаёт знакомый звенящий смех. Резко тормозит, едва не впечатавшись бампером в бордюр. Неверяще щурится. Из дверей заведения выходит Астори в свободной белой рубашке с подвёрнутыми рукавами и вышивкой около горла и широкой голубой юбке с поясом. Смеётся, откинув голову. Цепляется дрожащими пальцами за фонарь.
Тадеуша захлёстывает волна злости: он беспокоился о ней, ночи не спал, примчался на всех парах с другого конца страны, а она… она… Проклятье! Он не потерпит такого поведения! Она монарх, она не имеет права позорить королевскую фамилию! Тадеуш выскакивает из машины, хлопнув дверью, и рявкает на всю улицу:
— Астори!
Она замирает, хлопает тёмно-карими глазами с золостистыми крапинками, которые отблёскивает в свете неоновой аптечной вывески через дорогу, потом узнаёт его, улыбается и опять смеётся — тонко и нервно.
— Тед? Мастера ради, неужели ты и по барам ходишь в пиджаке?
Тадеуш оскорблённо поджимает губы.
— Что ты здесь делаешь?
— А ты?
— Я? Вытаскиваю тебя из неприятностей, разумеется! — нетерпеливо притопывает он ногой. Астори раскидывает руки.
— Меня не надо вытаскивать. У меня всё чу… чу… чуд-десно!..
— Я вижу, как у тебя всё чудесно. — Тадеуш дёргает щекой. — Залезай в машину, Астори, и поскорее.
— В эту… эт-ту развалину? Ни за что! Ты угроб-бить меня хочешь? И ког… когда ты вообще в последний раз водил?..
— Ну… эм… — Тадеуш неопределённо пожимает плечами. — Лет десять назад, но это…
Астори мотает головой.
— Тем более! Никуда я не сяду!
Тадеуш сердито выдыхает. Она ведёт себя как ребёнок, честное слово! Ей совсем нельзя пить, она в таком состоянии делает в два раза больше глупостей, чем обычно.
— И во… и во-о-обще, почему это ты за рулём? — заплетающимся языком спрашивает она. Тадеуш открывает дверь.
— Потому что из нас двоих только я умею водить, а ты ещё и пьяна. В машину, Астори. Сейчас же.
Спустя минуту недовольная и подвыпившая Астори оказывается на переднем сиденье, больше напоминающем диван; выразительный и властный взгляд Тадеуша заставляет её пристегнуться, и она показательно закатывает глаза и цокает языком, чтобы её спутник не думал, что она сдалась так просто. Тадеуш заводит мотор, и «Минквир» выползает на шоссе, ведущее из посёлка.
— Я отвезу тебя домой.
— Ну, я бы и сама, и это… и сама б-бы… добралась…
— В таком-то состоянии? — Тадеуш на всякий случай смотрит в зеркало заднего вида: дорога пуста. — Нет уж. Ты помнишь, где находится королевская резиденция?
— Естес-с-ственно. — Алкоголь явно действует на Астори пагубно: она начинает шипеть. — Вверх по шос-с-се над морем, мимо холмов… и два пов-ворота направ-во… я покажу…
Тадеуш кивает, не отводя внимательного взгляда от трассы. Они молчат. Резвый, сырой, солоноватый ветер, со свистом задувающий в открытое окно, кажется, несколько отрезвляет Астори: она выпрямляется, глубоко дышит и вертит головой. Тадеуш одним глазом следит за дорогой, другим — за королевой. Скрипят шины «Минквира» по неровному асфальту.
Насмотревшись на ночные раксагадамские пейзажи, Астори поворачивается, щурится, молчит с полминуты и внезапно придвигается ближе. Тадеуш напрягается.