— Ну почему же? Ты мне нравишься.
Он смеётся и целует её в пахнущий магнолией и лотосом затылок, пока она нетерпеливо теребит пуговицы его рубашки. Льётся каскад играющих дразнящих прикосновений. Это их привычная игра, короткая дуэль: Тадеуш поддаётся, Астори выигрывает, а потом они неизменно оказываются в постели, где всё происходит с точностью наоборот. В квартире на Ореховой только они двое: некому мешать, некому стучаться в дверь в самый неподходящий момент и выдёргивать на встречи. Тишина и покой… Астори уверена: однажды она научит Тадеуша тому, какие это хорошие слова. Может быть, прямо сейчас. Или нет. Вероятнее всего, через полчаса: сейчас у неё слишком интересные планы на себя и на него, и разговоры в эти планы точно не входят.
***
С тех пор, как Астори отреклась от престола, а Тадеуш сдал пост, всё стало намного проще.
О, намного.
Первые месяцы было тяжело: пресса шумела, Совет бушевал, Эглерт качало, словно утлую лодку во время шторма, но мало-помалу ситуация прояснилась. Наверно, они должны быть довольны, думает Астори. Ну, эглертианцы. Они столько лет усиленно и планомерно сживали её со свету, пытались скинуть с трона, выпроваживали из страны, и вот она наконец сдаётся, выбрасывает белый флаг и отходит в сторону. Разве не этого они добивались? Уолриш и прочие?
Теперь премьер-министр парень из «жёлтых», Фабьен ди Джакки; Тадеуш хорошо знает его и говорит, что могло быть хуже. Астори верит ему. Сама она этого Фабьена помнит смутно.
***
— Ну так что думаешь? — спрашивает она, натянув простыню до подбородка, когда Тадеуш, заправляя рубашку и застёгивая ремень, встаёт и прислоняется к подоконнику. Он вопросительно выгибает бровь.
— То есть?
— Ну, цветовая гамма, — поясняет Астори. Тадеуш поджимает губы, борясь с пуговицами на рукавах. В спальне темно; из коридора наползают тонкие жгутики света.
— Что ж, твои аргументы были убедительны… я бы сказал, весьма убедительны… но нет, я не соглашусь на бело-голубую.
— Подлец… — тянет Астори, нашаривает подушку и запускает ею в Тадеуша. — Как ты можешь!
Тадеуш смеётся.
***
Астори помнит, как рассказывала о грядущей свадьбе подругам. Энки и Мелли были в восторге: наперебой поздравляли её, щебетали, напрашивались на свадьбу… ну, истины ради, напрашивалась Энки. Мелли только вежливо и сердечно поздравляла. Разумеется, Астори собирается пригласить их в качестве свидетелей со стороны невесты: если не их, то кого? Они знакомы почти двадцать лет. А в провожатые она возьмёт, разумеется, отца. Тут всё традиционно. Тадеуш вообще настаивает на традиционности, это для него важно, а Астори… Астори устроило бы, если бы они просто расписались. Ей не нужны блеск и лоск: у неё уже была громкая и яркая свадьба, ей хватило. Но раз Тадеуш хочет — пускай.
Он чересчур долго ждал этого дня: всё будет так, как ему нравится.
Астори боялась представить, как отец воспримет известие о её свадьбе. Он почти не общался с Тадеушем, мало знает о нём, а то, что знает, не должно вызвать у него симпатиии к жениху его единственной дочери. В этом вопросе Астори уповала на дядю: он, хоть и был странноватым, по-детски безалаберным и рассеянным, казался всё же хладнокровнее брата. Он уговорит Гермиона… наверно. Хотя Астори всё же надеялась, что уговаривать не придётся.
— Папа… привет. — Она хлипко вздохнула, сглатывая, сжала пальцами трубку. — Я звоню просто… просто узнать, как ты и, в общем… ну, как вы с дядей? Как погода в Эльдевейсе? И вообще?
— Здравствуй, дорогая, — мягко прозвучал баритон отца. — Солнечно. Мы на днях из Эл Сайджа, обустраиваемся тут, в Кристоне. Наводили уборку. А ты? Как дети?
— Х-хорошо… — Астори корябала ногтем лак на столе. — Я… я тут хотел-ла тебя кое о чём предупредить… то есть спросить… в общем, пап… мы тут…
Отец выжидательно молчал, и Астори стало страшно. Сейчас всё могло сорваться, и её хрустальное несформировавшееся счастье висело на волоске. Один шаг до падения в пропасть.
— В общем… мы… — Она закрыла глаза и ринулась вниз. — Пап, мы с Тадеушем женимся.
Минута тяжёлой тишины. Гермион усмехнулся.
— Давно пора, милая. Если бы этот мальчишка и дальше продолжил мяться на месте, я бы сам его выпорол.
Астори вспоминает об этих словах, и её до сих пробирает истерический счастливый смех. О, какого чёрта! Это всё слишком хорошо, так немыслимо и бесстыдно хорошо, что почти подозрительно. Когда её жизнь в последний раз была настолько безмятежной? Она не помнит. Зачем думать о прошлом, если впереди — яркое будущее? Будущее, которое они заслужили. Будущее, где они с Тадеушем наконец-то смогут быть вместе. Вдвоём.
Безраздельно слитые воедино.
***
— Ну хорошо, хорошо, — недовольно соглашается Астори, оперевшись на подушку и зевая. — Мы вполне можем сойтись на чём-то… нейтральном. Ну, не твоё и не моё. Среднее. Серединка, ага?
Сидящий в кресле Тадеуш встряхивает вечернюю газету и выразительно смотрит на Астори поверх округлых очков.
— Например?
— Бело-красный, — пожимает она плечами. — В достачной мере классически, традиционно и патриотично… и красиво. Как лёд и огонь.
Тадеуш думает: губы поджимаются, брови сходятся и расходятся, взгляд устремлён вовнутрь. Это красиво. Изысканно. Люди придумали очень много слов, которыми можно описать то исполненное порядка и уютной мягкости действие, которое наблюдает Астори. Наконец Тадеуш цокает языком и приоткрывает рот, но она останавливает его жестом:
— Только попробуй сказать, что это слишком претенциозно, или ещё какую-нибудь чушь в том же духе.
Тадеуш улыбается шутке. Морщится веснушчатый нос, двигаются уши. Астори каждый раз ведётся на его улыбку и не жалеет об этом.
— Я лишь хотел сказать, что это отличная идея, родная. Ты гений, и я люблю тебя.
— Если уж кто из нас и гений, так это ты, — радостно фыркает она, уткнувшись носом в подушку. Подушка пахнет Тадеушем — миртом и вербой. Астори с отстранённой дрожью думает, что однажды так будут пахнуть все подушки в её доме.
В их общем с Тадеушем доме.
***
Самым сложным оказалось сообщить детям. Джоэлю и Луане десять: они смышлёные проказливые ребята и уж, конечно, наслышаны обо всём, что болтают об их матери по телевизору. В пансионатах быстро расползаются слухи. Астори знала, что лучше, если сын и дочь узнают о свадьбе от неё, а не от посторонних — так есть шанс, что удастся сохранить доверие и не разрушить их отношения. Астори любит своих детей. Да, она была не лучшей матерью, но… она старалась как могла. Она хотела защитить их, уберечь, хотела… чтобы они были счастливы.
Но и она сама хочет быть счастлива.
Астори приехала в «Зелёную ветвь», чтобы поговорить с Луаном и Джоэлем с глазу на глаз. Директриса оставила её в холле и поднялась за детьми наверх; Астори стояла в одиночестве, сжимая руки в перчатках и кусая губы от холодного жгучего волнения. Она долго готовилась к беседе. Конечно, всё предвидеть невозможно, но… но пусть ей повезёт. Снова. Ей очень нужно немного удачи сегодня.
По лестнице спустились Луана и Джоэль: одинаковые лисьи мордочки, светло-каштановые волосы и голубые глаза. И ямочки на щеках — как у Джея. Астори улыбнулась им, опускаясь на корточки, подозвала к себе и трепетно обняла: она давно их не видела, в последний раз приезжала месяц назад. Двойняшки заговорили одновременно, быстро и весело, словно стайки птиц защебетали над ухом, и Астори ласково поцеловала сына и дочь. Ей их не хватало.
После краткого обмена новостями она, потрепав детей по плечам, сказала, натянуто улыбаясь:
— Джо, Лу, я… я должна кое-что сказать вам. Это… это важно.
Их лица мигом стали серьёзными и испуганными. Луана и Джоэль переглянулись.
— Нет-нет, ничего страшного, — поторопилась заверить их Астори, — просто… ну… вы помните дядю Теда?
— Конечно! — воскликнула Луана. — Он прислал нам такие подарки на Сайоль!
— И обещал поехать с нами к горам, — изрёк Джоэль. — Мы ведь поедем?