Только полный идиот, или восторженный подросток не заметил бы наигранности и неправдоподобности ситуации. Особенно сказочки про то, как такой «крутой» становится Королем… И вершит историю с большой буквы.
Здесь – все реально! Зримо! Весомо! (А особенно нервирует все-таки вездесущий запах банального дерьма!..)
Сможет ли она, заброшенная сюда из другого времени, из другой страны, из другого социального строя, наконец, действительно, а не так, как в дурацких книжках и фильмах, приспособиться здесь, где она никого, даже собственную мать, не знает?!
Впрочем, нет – так не годится. Опять негативное мышление.
Она-то сможет. Она смогла и не такое… Вопрос только в способе.
Захочет ли мать помочь ей, если узнает, что телом её дочери завладела наглая самозванка?
Нужно ли рассказать её матери ВСЁ? Или – не всё, а часть… правды?
Да и какой правды?!
Опять ей предстояло то, что пугало её – решать новые проблемы на новом месте, и по мере их возникновения.
Улочки чередовались с небольшими площадями, на которых размещались микрорынки, перекрёстками, пустырями с остатками рухнувших домов, другими улочками – уже с лавками и пекарнями.
Ну и ароматы! Да, конечно, здесь всё ещё пахло и конским потом, и гниющими отбросами, и кожей, и – человеческими нечистотами…
Но в то же время и – молоком, дымом, свежеиспечённой сдобой, благовониями, в зависимости от того, мимо чего они проезжали: здесь располагались на первых и в полуподвальных этажах и булочные, и сапожные мастерские, и кузницы, и даже лавки с восточными коврами, пряностями и благовониями, – вот, запах ладана не спутать ни с чем.
Ходу мыслей вся эта пахучая, красочная и шумная экзотика не мешала.
Нет, разумеется, она довольно успешно сдала первый жизненный «экзамен» – её не казнят послезавтра на Гревской площади, где кончают жизнь все преступники из благородных. Она и дальше изо всех сил и любым способом намерена защищать, сохранять и бороться за существование в этом чудесном, невероятном даре Небес – молодом и здоровом теле. Да ещё – благородных кровей. Да, за него она готова на всё! На всё!..
Но, конечно, хотелось бы не всегда только бороться и выживать – хотелось бы иметь, всё-таки, и спокойные минуты. Для нормальной личной жизни. Для отдыха. Для изучения этого мира.
Значит, придётся выдерживать и другие экзамены: приспособиться к общению с людьми любого круга, научиться одеваться, интриговать, находить союзников. Убивать, или… нейтрализовывать врагов.
Возможно, придётся на время сменить, насколько возможно, внешность, взять другое имя. С документами, кажется, здесь проблем не будет – их попросту нет.
Ни паспортов, ни свидетельств о рождении, ни водительских прав, или всего такого…
А с внешностью тоже, наверное, трудностей не будет – хотя пластической хирургии и нет, элементарные приёмы, типа – грима, париков, мужской одежды и проч. уже точно есть.
Да, «будем решать проблемы по мере их возникновения» – снова приказала она себе.
Сейчас главное – встреча с матерью. Как же ей вести себя – ей, сорокалетней женщине двадцать первого века? Пока ничего толкового и конкретного в голову не приходило. Значит нужно, как всегда, предоставить событиям развиваться так, как будет угодно Господу, и надеяться на лучшее, наметив лишь «Генеральную линию». Как там было сказано во «Влюблённом Шекспире»?
Всё решится само собой!..
Чем не план? Не хуже любого другого.
От матери ей нужны две вещи. Деньги (о, деньги спасают жизни во все времена!). И – хорошо бы информацию о том, где можно спрятаться, пока не утихнут страсти вокруг неё и её побега. Всё-таки она сейчас действует наперекор официальной власти – власти короля.
Получит ли она такую поддержку от матери, если та узнает, кто она?
Хм-м, вопрос, конечно, интересный…
Но ведь даже в этом случае тело её дочери остаётся телом её дочери!
И это именно она вытащила сейчас это тело из тюрьмы, и спасла от очень «непрестижной» смерти – на плахе. И она вовсе не должна кому-то другому (кроме матери) признаваться в подмене…
Для всего остального света она продолжает оставаться Катариной-Изабеллой! И если удастся доказать свою невиновность, её могут даже восстановить во всех правах и вернуть конфискованную собственность… Явятся ли такие соображения аргументом для пожилой женщины четырнадцатого века, да ещё потерявшей дочь, зятя, и часть имущества?
Поживём – увидим. В любом случае, её путь проходит через дом матери. Значит, вперёд.
Отступать некуда.
Проехав через очередную маленькую рыночную площадь, и продравшись сквозь очередные торговые ряды, выбрались на более обширное пространство, в центре которого был установлен широкий и высокий – более двух метров – помост из досок. Посередине помоста угрожающе возвышалось заляпанное омерзительными бурыми потёками колесо, на высоте в полметра. Тут же торчали жутко выглядевшие, острые побуревшие колья.
Несмотря на то, что она никогда не была здесь, сердце внезапно мучительно сжалось, словно раньше своей новой хозяйки поняло, что это такое.
У неё возникло ощущение, словно что-то плохое, необратимое, вот-вот должно случиться, а она не в силах помешать, или предотвратить – как в кошмарном сне.
Огромные жирные мясные мухи и стая ворон, чинно разгуливающих по помосту, делали её вопрос бессмысленным – она и так знала ответ. Всё же, переборов подступивший отвратительным комком к горлу страх, и внезапную слабость, она задала вопрос невозмутимому проводнику-провожатому.
– Это – Гревская площадь, – ответил он, словно речь шла о реке, или лесе, – здесь и должны были через два дня вас казнить.
Перед тем, как они углубились в очередной проулок, она вполне отчётливо и во всех омерзительных подробностях рассмотрела всё: и почерневшие колья для голов, и брусья виселицы с лоснящимися верёвками, и огромное колесо на подставке, облитое чёрными теперь потёками. И несколько прилипших к ободу волос, развевавшихся на ветру.
Почему-то последняя подробность запечатлелась в памяти лучше всего…
Вот, значит, какая судьба была ей здесь уготована, если бы не жажда жизни и кое-какие знания! Недаром это тело инстинктивно откликнулось столь диким ужасом.
Наверное, это всё же жест Провидения – что она здесь. Но, к счастью, совершенно при других обстоятельствах, чем могло бы быть, упади она духом, сдайся на милость обстоятельствам, или… Сотвори какую-нибудь глупость.
Она жива и свободна – вот лучшее доказательство того, что можно и нужно бороться даже в, казалось бы, совершенно безвыходных ситуациях. Бороться, невзирая на века и страны… Не считать себя умнее людей (наоборот, люди этой эпохи, похоже, ещё хитрее и прагматичней, чем её современники), а использовать их слабости, пороки… Возможно, и благородные качества. Словом, всё, что может быть использовано – для её блага.
Ладно, подумала она, отворачиваясь от страшного напоминания, будем считать, что этот урок усвоен. И не забудется до самой смерти. Желательно – смерти от старости.
Поплутав ещё несколько минут по чуть менее оживлённым и тесным, чем до этого, улицам, они выехали на огромную набережную. Здесь красовался длинный, и довольно невыразительный королевский дворец.
На её вопрос Пулен ответил и показал (Пальцем! Ну так – культурный же!..) Лувр, оказавшийся низким и маленьким, и новый дворец – Ситэ, по имени которого назывался и весь прилегающий район, больше напоминавший из-за больших торговых рядов, муравейник: площадь заполняла огромная толпа крикливых торговцев, стоявших за прилавками лавок, очень даже похожих на современные ларьки, или снующих – с уже портативными лотками на пузе. Хватало и неторопливо, с чувством собственной значимости и достоинства, движущихся, и не стыдящихся отчаянно торговаться, покупателей.
Она отметила, что покупатели – большей частью из благородных и обеспеченных: они выделялись яркими и явно дорогими нарядами и горделивой осанкой. Мужчины ходили вразвалку, женщины странно горбились – возможно, из-за непрактичного, но, похоже, модного покроя длинных платьев до пола. Глядя на эти платья, можно было сразу понять: благородные и высокородные дамы… Вынуждены терпеть значительные неудобства. Только бы не походить «фасоном» на простолюдинок…