— Пять тысяч песо! — с издевкой прошипел официант.
Это была сумма, втрое превышавшая ту, которую они должны были заплатить, но Исабель даже не стала спорить. Она немедленно вынула из сумочки несколько купюр и подала нагло ухмыляющемуся официанту. Он взял деньги и с угрозой сказал:
— Еще раз увижу вас тут, будет хуже.
— Мерзавцы! — крикнул Рохелио, но Исабель, понимая, что сейчас он может только навредить, поспешила увести его на порядочное расстояние от кафе.
Оказавшись вне пределов видимости, она усадила Рохелио на скамейку и только теперь осмотрела ссадину у него на лице. Удар был нанесен мастерски.
— Мерзавцы! — снова выкрикнул Рохелио и, сжав кулаки, рванулся со скамьи. Но Исабель удержала его.
— Тише, погоди, — сказала она. — Ты хочешь попасть в больницу или, что тоже вполне вероятно, на кладбище? Это же профессиональные убийцы. А Тино ты сейчас все равно не поможешь.
Рохелио в отчаянии охватил голову руками.
— Тино! — сказал он сквозь зубы. — Сын! Я убью его!
— Убить его ты всегда успеешь, — ответила Исабель. — А сначала нужно подумать, может быть, его можно еще спасти. Давай мы с Густаво заберем его на ранчо. А теперь пойдем домой. А с этим доном Альфонсо мы еще рассчитаемся, вот увидишь. Он не уйдет от расплаты.
Лус глядела в иллюминатор самолета. Облака плыли совсем рядом, и казалось, до них можно было дотронуться рукой. Так хотелось это сделать!
Рядом с ней сидел огромного роста негр. Казалось, он едва умещается в кресле.
Время от времени сосед косился на Лус своими выпуклыми глазами, и в его взгляде сквозило неприкрытое восхищение.
Но так как Лус демонстративно отворачивалась, избегая общения, то заговорить он не решался.
Лус часто летала во сне.
Но на самолете она в последнее время летала, пожалуй, еще чаще.
Она любила воздушную стихию. Оторваться от земли и парить, парить — это была ее детская мечта. Да и сейчас ей иногда казалось, что в этом нет ничего невозможного.
«К земле нас притягивают не кости и мышцы, — думала она. — Не вес нашего тела. А груз наших земных забот. Они давят на нас, их приходится решать. Эх, сбросить бы их, не думать ни о чем, и тогда...»
Когда она на гастролях, заботы на время отступают. Все ее бытовые проблемы тогда решают менеджеры. Ей остается лишь петь. А петь — это почти одно и то же, что летать под облаками.
Каждый раз в салоне самолета Лус охватывало безумное желание размахнуться и ударить локтем в стекло иллюминатора. Пусть бы стекло вылетело и она шагнула туда, в прозрачную синеву.
И она останется в ней, помахав на прощание авиалайнеру, продолжающему свой путь. Небо примет ее, и она станет птицей. Может быть, она станет птицей счастья.
Лус вспомнила старинную легенду о птице счастья, рассказанную когда-то Мигелем Сантасильей, который спас жизнь ей и Дульсе, когда они были похищены разбойниками.
Птица счастья пролетает над людьми и разбрасывает для них перья. Кто поймает перо, того ждет удача. Поймаешь черное — жди беды.
Нет, она, Лус, стала бы белоснежной птицей, и тогда всех, над кем она пролетит, ожидала бы счастливая доля.
Лус чувствовала, что она делала многих людей несчастными, в том числе и самых своих близких и любимых. Но она не хотела этого, видит Бог, не хотела. Она мечтала быть звездой, источающей благодатный свет. А в жизни почему- то получалось наоборот.
Стань она птицей, все было бы иначе. Лус постоянно вспоминала слова из евангельской Нагорной проповеди: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец наш Небесный питает их». Итак, разбить окно и выпорхнуть вон!
А если небо откажется принять ее?
Если она камнем рухнет на землю?
Пожалеет ли кто-нибудь о ней? Заплачет ли от печали хоть один человек?
Хотя бы Пабло?
Он, конечно, будет переживать, но, наверное, не так уж долго. Гибель беспутной жены даст ему возможность начать новую жизнь. Надолго один он не останется. Вон как на него влюбленно смотрят женщины! Хотя бы та молоденькая сестричка из их клиники... как ее? А, Хуанита! Она почтет за счастье окружить его заботой и вниманием. Она просто пылинки с него будет сдувать. И Пабло успокоится.
А как же Розита? Как оставить малышку без мамы?
А что Розита! Назвала же она своей мамой Дульсе.
Вот Дульсе — та, конечно, будет оплакивать ее, свою взбалмошную сестру. Она, наверное, будет безутешна до конца своих дней.
Иногда Лус казалось, что они с Дульсе — один человек, только разделенный надвое. Так створаживается молоко, если его оставить в тепле. Все густое, тяжелое, цельное опускается на дно. Это Дульсе. Наверху остается лишь сыворотка — легкая, прозрачная, кислая. Это Лус. Говорят, сыворотка полезна для здоровья. Однако многие ли используют ее? Гораздо чаще ее сливают как нечто ненужное, лишнее.