– Если мне удастся приехать, вы все еще будете жить здесь?
– Не могу сказать. Вероятно, в конце лета нам придется уехать.
– Куда вы поедете?
– Без понятия. Боб хотел бы опять служить на корабле, как раньше. Если так и будет, я, наверно, попробую купить небольшой дом. У нас никогда не было собственного дома, мы все время жили в казенных квартирах. Но неплохо было бы заиметь наконец свой угол. В Девоне[12], например. Там живут наши друзья. Где-нибудь в Ньютон-Абботе или в Чагфорде, неподалеку от твоих дедушки и бабушки.
– У вас будет собственный дом! – Это была восхитительная перспектива. – Купите дом где-нибудь в деревне. И я смогу приезжать к вам туда.
– Если у тебя будет желание.
– У меня всегда будет желание.
– Знаешь, в твоем возрасте все так быстро меняется, а с другой стороны, бывает, что один год кажется целой жизнью. Я по себе помню… Ты встретишь новых друзей, у тебя появится много разных желаний. Тебе придется делать выбор. Мамы не будет рядом, и ты будешь чувствовать себя немножко сиротливо и одиноко, но в каком-то смысле это даже к лучшему. Когда мне было четырнадцать-пятнадцать, я бы все на свете отдала, чтобы стать самостоятельной, свободной от родительской опеки… По правде сказать, – добавила Бидди не без гордости, – я и так немалого добилась, но лишь благодаря тому, что взяла свою судьбу в собственные руки.
– Не так-то это просто взять судьбу в свои руки, когда ты в школе-интернате, – возразила Джудит. Ей казалось, что тетя Бидди старается представить вещи в слишком радужном свете.
– Я думаю, ты должна научиться быть активной и влиять на ход событий; тебе надо научиться выбирать – людей, с которыми хочешь общаться, книги, которые хочешь читать. Независимость духа – вот, очевидно, самое подходящее для этого слово. – Бидди улыбнулась. – Как сказал Джордж Бернард Шоу, молодые не понимают, что такое молодость. И только когда сама постареешь, начинаешь понимать, что он имел в виду.
– Ты не старая.
– Возможно. Но уже далеко не девочка.
Джудит задумчиво жевала, размышляя над тетиными советами.
– Чего я действительно терпеть не могу, – выговорила она наконец, – так это когда со мной обращаются, как с Джесс. Мама никогда не спрашивает моего мнения, она просто говорит мне: так-то и так-то. Если б я не услышала, как вы тут спорили, я бы так никогда и не узнала, что ты приглашала меня к себе. Она ничего бы мне не сказала.
– Я знаю. И понимаю тебя – это обидно. Но пойми, сейчас твоей матери предстоит серьезный жизненный переворот, и не суди ее строго… Между нами говоря, у меня такое ощущение, что она и шагу не смеет ступить без Луизы.
– Это верно, – согласилась Джудит.
– А ты?
– Я тетю Луизу нисколечко не боюсь.
– Ты умница.
– Знаешь, тетя Бидди, мне и вправду так хорошо было у вас. Никогда этого не забуду.
Бидди была тронута.
– И мы очень рады, что ты провела это Рождество с нами. В особенности Боб. Он просил передать тебе привет. Жалел, что не сможет вас проводить. Ну… – Она отодвинула свой стул и поднялась. – Я слышу, твоя мама и Джесс уже спускаются сюда. Наш разговор пусть останется между нами. И помни: главное – не унывать, не падать духом. Ладно, мне надо идти одеваться…
Но не успела она подойти к двери, как Молли и Джесс вошли в комнату. На девочке был надет комбинезончик и белые носочки, ее шелковистые локоны аккуратно причесаны. Бидди остановилась, чтобы беззаботно чмокнуть сестру в щеку, и, бросив: «Не беспокойся ни о чем», – вышла в холл и поспешила в свою спальню.
Итак, выяснение отношений было отложено до более подходящего момента, и все пошло своим чередом. Конфликт между мамой и тетей удалось сгладить, напряженную обстановку – разрядить, и Джудит чувствовала такое облегчение, только уже стоя на ветреном перроне в ожидании «Ривьеры», которая должна была доставить их обратно в Корнуолл, она с грустью вспомнила, что дядя Боб не придет их провожать.
Так ужасно было уехать, не попрощавшись с ним. Что ж, она сама виновата – запоздала к завтраку. Но что же он не подождал еще чуть-чуть, каких-нибудь пять минут, – тогда они попрощались бы как следует! Ей так хотелось сказать ему спасибо за все, а в письмах слова благодарности всегда звучат как-то не так.
Особенно Джудит понравилось возиться с его граммофоном.
Хотя ее мать и мечтала в детстве о сцене и балете, ни она, ни отец не увлекались музыкой. Часы, проведенные вместе с дядей Бобом у него в кабинете, разбудили восприятие Джудит, открыли ей такие чувства, о существовании которых она даже не подозревала. Дядя Боб собрал обширную и пеструю коллекцию музыкальных записей, и, хотя Джудит особенно понравились вещи Гилберта – Салливана[13] с их остроумными текстами и запоминающимися мелодиями, она открыла для себя и другие произведения. Одни из них воодушевляли ее, другие же – арии из «Богемы» Пуччини, рахманиновский концерт для фортепьяно, «Ромео и Джульетта» Чайковского – навевали такую нестерпимую грусть, что она насилу сдерживала подступавшие к глазам слезы. А «Шехеразада» Римского-Корсакова с соло на скрипке, от которого мурашки пробегали по коже!.. Слушали они и «Полет шмеля» – еще одну вещь того же композитора, которого дядя Боб шутя назвал Корский-Римсаков. Джудит и не подозревала, что со взрослым человеком может быть так весело и интересно. Теперь она мечтала обзавестись своим собственным граммофоном, покупать пластинки, собирать, как дядя Боб, свою коллекцию записей – тогда она сможет когда угодно слушать музыку и переноситься, словно по мановению волшебной палочки, в этот удивительный, неведомый ей доселе мир. Нужно сегодня же начать откладывать на это деньги.
13