И когда они наконец подъехали к Нанчерроу, Джудит поняла, что имела в виду Диана. Дом вырос перед ней неожиданно. Обступающие дорогу деревья стали редеть и вскоре исчезли совсем, холодное зимнее солнце еще раз блеснуло из-за туч, дорога сделала последний поворот, и они оказались перед усадьбой. Выстроенная из гранита местной выработки, с шиферной крышей, она походила на традиционный фермерский дом. Два этажа и два ряда высоких окон, а выше – еще ряд маленьких мансардных окошек. Перед домом раскинулась обширная, усыпанная морской галькой площадка для парковки автомобилей. Восточная стена одета густым покровом ломоноса и вьющихся роз. Парадная дверь – в основании круглой башни с зубчатым верхом, как у средневековой крепости в нормандском стиле. Вокруг – зеленые газоны с клумбами и луга, желтые и лиловые ковры нарциссов и крокусов, подальше виднеются заросли кустарника и лес. С южной стороны, куда выходит фасад дома, луг спускается террасами, с каменными ступеньками между ними. В самой дали, на горизонте, голубизна неба сливается с синевой моря.
И все же, несмотря на это великолепие, Нанчерроу не устрашал своим размахом, не подавлял своим величием. С этого самого мгновения, с первого взгляда Джудит влюбилась в Нанчерроу и сразу же почувствовала, что теперь намного лучше понимает свою подругу. Теперь она точно знала, почему Лавди сбежала из той школы в Хэмпшире, возвратилась в это волшебное место и вытребовала у матери обещание никогда в жизни не увозить ее далеко отсюда.
«Бентли» величественно остановился у парадных дверей, и Диана выключила двигатель.
– Ну, голубки мои, вот мы и дома, целые и невредимые.
Они вышли из машины, забрали вещи и гуськом направились в дом; впереди с важным видом вышагивал Пеко, а Джудит со своим увесистым кедровым ларцом в руках замыкала процессию. Они поднялись по каменным ступенькам на круглое, выложенное плиткой крыльцо и через внутренние застекленные двери попали в холл. На первый взгляд он казался громадным и роскошным, но невысокие потолки создавали ощущение скромного и гостеприимного сельского жилища. Джудит тотчас же расслабилась и почувствовала себя как дома.
Стены холла были обшиты настоящим деревом, а лакированные полы застелены потертыми, полинялыми персидскими коврами. Широкая, покрытая толстым ковром лестница поднималась тремя прямыми пролетами на второй этаж, из широкого лестничного окна, обрамленного тяжелыми складками портьер из желтой шелковой парчи, лился солнечный свет. В середине холла находился круглый стол на одной ножке, на нем – круглая глазурованная жардиньерка, из которой вырывалась огромная шапка белых нарциссов. Здесь же лежали потрепанная «книга посетителей» в кожаном переплете, пара собачьих поводков, чьи-то перчатки, стопка писем. Полка расположенного напротив лестницы камина богато украшена резьбой и заставлена безделушками и сувенирами. В топке камина лежала горка потухшей золы, но Джудит не сомневалась, что скоро с помощью одного-двух сухих поленьев и каминных мехов огонь оживет и пламя снова весело запляшет в очаге.
Пока она озиралась по сторонам, жадно вбирая новые впечатления, Диана, остановившись у стола, развязала свой шелковый платок и сунула его в карман манто.
– Лавди, позаботься о нашей гостье. Мэри, наверно, в детской. Мужчины будут на обед к часу, так что смотри не опаздывай. Жду тебя в гостиной без четверти час.
Отпустив девочек ленивым взмахом руки, она взяла со стола свою корреспонденцию и направилась по длинному широкому коридору, обставленному старинной полированной мебелью, громадными фарфоровыми вазами, зеркалами в изысканных рамах. Пеко засеменил за хозяйкой.
– Не забудьте помыть руки…
Как тогда в магазине, где Джудит увидела ее впервые, они зачарованно следили за тем, как Диана удаляется, до тех пор пока она не подошла к закрытой двери в дальнем конце коридора, открыла ее и, сделав шаг навстречу потоку солнечных лучей, исчезла из виду.
Ее внезапный уход представлял собой любопытный комментарий к вопросу о взаимоотношениях матери и дочери Кэри-Льюис. Лавди была на самой короткой ноге с матерью и разговаривала с ней, как с сестрой, но это право предоставлялось ей отнюдь не даром. Если к ней относились как к равной, то и от нее ожидали поведения, подобающего взрослому человеку, что в данном случае означало радушно принять и удобно устроить подругу. По-видимому, это было в порядке вещей, и Лавди без колебаний взяла на себя эту обязанность.