– А я не пойму, мам, ты меня мёртвого что ли ждала? В цинке, чтоб пенсии тебе подкинули, или живого всё-таки?
– Живого, конечно, живого, ты что такое городишь, сыночка? Глупости какие. Сене спьяну послышалось, он и болтает…
– Чё спьяну? Чё спьяну, в натуре? – возмутился новый мамин муж, самодовольно пошкрябывая нестриженными ногтями впалые брюхо и бока. – Сама же…
– Не ори! – снова потребовала мать ртом без передних зубов и принялась безуспешно стаскивать с Виталия бушлат. – Вы, сыночка, с Сеней пока проходите в комнату, проходите. Поговорите там, познакомьтесь. Он хороший, он тебе понравится. Он знаешь тоже сколько всего повидал по тюрьмам-то да по зонам?
Виталий чувствовал, лучше бы уйти, но взгляд её, маминых, таких родных, таких влюблённых в него и вместе с тем таких обеспокоенных за него серых глаз, остановил. Точно так же она смотрела на него, когда маленького купала в ванной и когда лечила от гриппа, и когда он на той табуретке, где она теперь спала, стоял у новогодней ёлки да громко взахлёб читал стихи папе – Деду Морозу.
Виталий остался и первым прошёл в совершенно пустой зал с ободранными в нескольких местах обоями и до слёз скрипучими полами. Нащупав по памяти выключатель, Виталий ненадолго зажмурился от яркого электрического света, а когда открыл глаза, телевизора на его прежнем месте, как и тумбочки из-под него, не увидел. И нигде их не было. Однако спросить, куда всё подевалось, Виталий не успел – в комнату, крепко зажав подмышкой полную бутылку водки, а в руках держа вилку с двумя вымытыми стаканами и двухлитровую банку с мутным рассолом, в котором барахтался одинокий большой огурец, по-хозяйски вошёл Сеня.
– Ты садись, садись, – указал Сеня подбородком на разложенный промятый диван, который Виталий помнил с детства, хоть со временем тот и стал совершенно неузнаваем. – Не стесняйся, чё ты в натуре… Будь, как дома, не забывай, что в гостях…
Глядя, как Сеня, поставив банку прямо на пол, ловко разливает водку из бутылки по стаканам, Виталий послушно сел.
– Ты там, в Чечне своей кем служил? – Сеня протянул Виталию стакан.
– Сначала помощником гранатомётчика, а потом, как контракт подписал, замкомвзвода назначили. А ты давно с матерью?
– Давно. Пятый месяц, – кивнул Сеня и скомандовал. – Ну, давай, за возвращение твоё, солдат, да… Прощай, Чечня, в натуре…
Пить Виталий не хотел. Нет, хотел, даже мечтал об этом и не раз видел во снах, как приходит с войны домой, где ему все искренне рады, где его ждали и где его любят и усаживают его за богато накрытый стол. Но так, как получалось на самом деле, Виталий пить не хотел.
– Ну, ты чё жмёшься, в натуре, сынок? Ты папку слушать должен. Я если с мамкой твоей живу, то папка тебе, – презрительно усмехнулся Сеня, присев на корточки подле Виталия и уже выпив, не закусывая, тут же налил в стакан снова. – Чё ты? Давай, давай, за возвращение твоё, за пацанов твоих убитых. Сам убивал?
На последний вопрос Виталий не ответил и выпил вперёд Сени.
– А я убивал, в натуре. Понял, сынок? – Сеня опрокинул вторую рюмку и, пристально посмотрев в глаза Виталия, как можно зловеще процедил. – Я убивал, слышь, сынок… Мне человеку кишки выпустить, раз плюнуть, понял?
– Понял, – Виталий, уже и в самом деле всё поняв о собеседнике, взял у него бутылку и сам налил себе в стакан до трети. – Мам, пельмешки-то скоро там?
Мать не ответила, и Виталий встал с дивана.
– А ты её ща не зови, не надо, – поднялся и Сеня. – Я ей сказал, не ходила чтоб покудова к нам… Ты вот выпей лучше ещё и со мной поговори, давай, да… По-мужицки, в натуре…
– Давай, – Виталий выпил водку большими глотками и ловко выудил из банки огурец.
Откусив сразу половину, он пережёвывал и внимал собеседнику.
– Как жить будем, сынок? Хату как делить, в натуре? Я, значит, пассажир, ты базаришь? А ты сам кто тут? Ты чё сюда припёрся? Ты где был всё это время, а, в натуре? Не было тебя тут, а я был и как бы пообвыкся уже. Мамку твою люблю, от других там всяких – сяких оберегаю, пока ты непонятно где и за что воюешь… Потому, как я скажу в этом доме, так в этом доме и будет…
– Не, не будет. Я-то вернулся и надобность в тебе отпала, папаша, – ухмыльнулся Виталий, покрепче сжав горлышко бутылки.
– Э, не, ты мне, в натуре, не хами, щегол…
Костлявой руки до горла Виталия Сеня протянуть не успел. Виталий первым разбил бутылку о голову нового мужа матери и по небольшой комнате стремительно расползся противный запах сивухи.
– Ты, чё, в натуре творишь?! – заверещал Сеня, вытирая одной рукой с пропитой морды кровь вперемешку с водкой, а другой нашарив на полу осколок стекла. – Я тебя порешу ща, сука!