– Нина, где у вас швабра? А моющее есть? – спросила Кира. Она ткнула «музыку» на экране телефона.
…Там Новый год, ты не поверишь,
Там Новый год два раза в год – вот.
Там снег, там столько снега,
Что, если б я там не был сам,
Я б не поверил,
Что бывает столько снега,
Что земля не видит неба
И звёздам не видать с вершин…
– Это у тебя что? – Ветка принесла отмытое ведро и поставила в угол.
– «Високосный год», – сказала Кира, моя пол.
– А, ретро. Но ничего так.
Антон протянул руку к телефону.
– Ы! – сказал он.
– Нет, – сказала Кира. – Пока нельзя.
Гулять Антону тоже было нельзя. «Тяжёлый», бурчала медсестра из-за стола, не поднимая на них глаз. «Запрещено». «А мы посмотрим за ним», говорила Ветка. Кира кивала. «Нас же двое. Мы приглядим». «Не знаю ничего. Только с разрешения главврача. Решайте с ним».
Принесли обед. Вязкая каша пахла хлоркой. «Это запах чистоты», сказала медсестра Нина. У неё над столом висела тройная пластиковая иконка – Богородица, Иисус и Николай-чудотворец. Антон поковырял кашу и есть не стал. Рёбра у него выпирали даже из-под майки.
– Мы пойдём, Антон, – сказала Ветка, когда пришла Марина.
– Мы придём завтра, – сказала Кира. – До свиданья?
Антон молча залез под одеяло и повернулся к стене. Медсестра закрыла дверь.
По дороге домой Кира зашла в «Детский мир» и купила игрушку – маленький грузовик-фуру, мечту будущего дальнобойщика.
Дома опять стоял густой запах перегара. Отец пил уже год, с тех пор, как Серёжа погиб в мартовском наступлении, а с тех пор, как два месяца назад закрылся завод, где отец работал – пил почти каждый день. Он спал на диване в зале. Мать, придя с работы, снова будет ходить молчаливой тенью, а ближе к ночи, когда отец проснётся, они будут ругаться, и Кира из-за закрытой двери своей комнаты будет слушать злое рычание отца и визгливые вскрики мамы. А потом наступит давящая тишина.
Она подошла к дивану и поправила наполовину сползший с отца на пол плед. По небритой отцовской щеке тянулась тонкая нитка слюны.
– Посмотрим, – сказал главврач. Он пролистал карту Антона: – Поступил из дома-интерната. Отец неизвестен, мать умерла. Жил с бабушкой, в семь лет умерла бабушка. В доме-интернате вёл себя агрессивно. Кусал персонал и других воспитанников. Пачкал и разрисовывал стены. Грыз растения и мебель, кричал. Врождённое слабоумие. Временами возможна ремиссия. Ммм… Вы правда хотите вывести его на улицу?
– Он же безвылазно сидит в камере, – сказала Кира. – Как ему там станет лучше?
– В палате, – поправил главврач. – В палате. Хорошо, разрешаю вывести Ильина на прогулку. Под вашу ответственность.
Антон ждал под дверью, вытягивая худую шею и выглядывая в окошко. Он уже был одет. Медсестра – другая – принесла его куртку и шапку.
– Умница, Антон,– сказала Ветка. – Пойдём гулять?
– Ы! – сказал Антон. – Акк! Ввет!..
Ветка довольно засмеялась.
Во дворе, огороженном решёткой, гуляли ещё несколько больных из «лёгких», кто-то сам, некоторые с волонтёрами. Женщины и мужчины жили в ПНИ раздельно, и на прогулке у них выпадала редкая возможность пообщаться. Парочки сидели на скамейках в обнимку. У дверей курили два плечистых санитара.
Антон ходил, трогая деревья. Пахло подтаявшим снегом и близкой весной.
– Иди сюда, – сказала Ветка. Она достала шоколадку и дала Антону. Тот ловко разорвал обёртку длинными пальцами и вгрызся в плитку, настороженно глядя на девчонок.
– Ешь, ешь, – сказала Ветка. – Никто не отнимет. Есть орешки ещё.
– Я слышала, ты рисуешь, – сказала Кира, и вытащила из кармана блокнот и три цветных карандаша-мелка.– Хочешь порисовать?
Из дверей вышла дородная тётка в сером платье, с цепким взглядом и недобрым лицом. Она принялась поочерёдно присматриваться к волонтёрам.
– Ы! – крикнул Антон, увидев бумагу и мелки. – Ввет!..
Он бросил шоколадку и принялся стремительно черкать в блокноте.
– Эй! – крикнул санитар от дверей. – Нельзя!
Он подскочил и выхватил у Антона блокнот. Другой санитар схватил парня за руку.
– В отделение! – скомандовал он.
Девчонки побежали следом.
– Вы зачем его возбуждаете? – прошипела серая тётка, когда они протискивались мимо неё в дверь. – Рразвели здесь боррдель!
– Нельзя, – говорил санитар, заперев кричащего и вырывающегося Антона в палате. – Всё только с разрешения! Он теперь два дня психованный будет! Откуда карандаши? Получите нагоняй!