Annotation
Возвращение домой может занять не день и не два, но порой целую жизнь.
Радецкая Станислава
Радецкая Станислава
Возвращение домой
Виски я выпил в гостях больше, чем следует, и больше, чем следует, заигрывал с неприступной фермерской дочерью, потому был рад свежему ночному воздуху, что потихоньку уносил мой хмель прочь. В сумерках было славно думать о будущем, пока над темными верхушками елей всходила молодая луна, и мне мерещилось, что за поворотом меня ждут приключения, богатства и успех.
Я вел свою кобылу под уздцы по старой дороге, которую проложили еще индейцы. Каких-то десять лет назад, когда ума во мне не было не больше, чем у молодого пса, почуявшего весну, из кустов легко можно было получить стрелу в сердце, но с тех пор все изменилось. Индейцы ушли отсюда, и никто не вспоминал о них, пока не приходили вести с окраин о разграблении той или иной фермы. Я был городским изнеженным юношей, и мне были странны суеверия и привычки фермеров, но, надо отдать им должное, они были крепкими и храбрыми людьми, несмотря на их общую замкнутость и необразованность.
У большого белого камня дорога разделилась на две, и я остановился. Выпитое виски сыграло со мной дурную шутку. Я помнил, что одна из них ведет в город, но которая из них - напрочь вылетело у меня из головы. Моя Красавица ничего не могла мне подсказать, смирно переступая с ноги на ногу, и я с неохотой полез в карман, где носил пару медных полпенни, так, на всякий случай. Прошептав заклинания по голландскому обычаю, а затем молитву, я подбросил монетку, загадав, что если она упадет вверх профилем короля - то я пойду налево, если же Британией - то налево. Король надменно глядел в сторону от меня, скривив рот, и я со вздохом наклонился поднять монету.
Мы свернули налево, но стоило мне пройти по дороге не больше пятнадцати минут, как она резко пошла вниз, и деревья по ее краям стали так тесно, что я начал подумывать о том, что зря не взял фонарь, который мне предлагал Эллис. Моя нерасторопность была достойно вознаграждена, и я поскользнулся на раскисшей грязи, уронив в нее шляпу. Вдобавок я наступил на нее и проклял себя за это.
- Больше никогда не буду пить перед дорогой, - пробормотал я, удрученно пытаясь рассмотреть черную грязь на черном фетре в темноте.
Это была моя единственная хорошая шляпа, и завтра я должен был присутствовать в суде. Дело было нелепым, отголосок давних и темных толков о ведьмах, будто бы пес одной молодой вдовы расхаживал с человеческой костью в зубах. В ту же ночь у соседей поблизости захворал и позже умер младенец, у других - упало дерево на крышу скотного двора и проломило его, и обе семьи не нашли ничего умней, как обвинить женщину в том, что она ведьма. По мне, это дело не стоило и выеденного яйца, но шериф отнесся к нему неожиданно серьезно, арестовал ее, посадил в нашу тюрьму, которая была бревенчатым срубом, где еле помещались трое, и вызвал комиссию не только из столицы нашей колонии, но и из самого Бостона, где у людей, многозначительно намекал он, есть нужный опыт.
Я вспомнил о призраках и рассмеялся. Если послушать местных, то наши края кишмя кишат ведьмами! Почти каждый видел индейского шамана, вызывавшего сатану, или безголового скелета на болоте, или же знал дряхлую старушку, которая умела вызывать молнии!.. Красавица заржала, и я опомнился. Должно быть, я выглядел глупо, согнувшись в три погибели и хохоча в полумраке. Что ж, если бы меня увидел какой-нибудь местный? Наверняка он бы потом рассказывал о колдуне на дьявольской кобыле, который выковыривал из земли чужой след.
В самом низу дороги, где тени сгустились почти до полной тьмы, тек узкий, но бурный ручей, и я понял, что король Георг подсказал неверную дорогу. Ох, не зря его называют злобным королем! Карабкаться назад не хотелось, и я остановился на месте, решая, что делать дальше.
Неожиданно из лесу послышался плач, и руки у меня неожиданно вспотели.
Мне показалось, что вокруг стало еще темней, и поводья неожиданно выскользнули у меня из ладони. Я попытался вслепую нащупать их, но под ногами услужливо оказалось что-то склизкое, и на этот раз я рухнул в ручей. Затылком я ударился так, что в ушах зазвенело и запищало: через ручей, похоже, кто-то в беспорядке накидал бревен, желая облегчить путникам переход. Шляпу унесло водой, я промок до нитки, но все же нашел в себе силы вылезти на каменистый берег, поросший колючками.
У меня еще оставалась фляга с джином, и первым делом я сел, а затем достал ее и очень долго вытаскивал пробку - она скользила между пальцами, я дрожал, как черт, сидя на чем-то дьявольски неудобном. Джина было мало - гилла два, не больше, но и его я не успел выпить: флягу выбило из моих рук, то ли камнем, то ли веткой, и я выругался.
В темноте кто-то захихикал, и я обернулся на звук. Из чащи леса на меня исподлобья глядел худой мальчишка лет семи.
- Слушай, ты, малец, - гневно начал я. - ну-ка поди сюда! Я надеру тебе уши!
Он недобро ухмыльнулся и внезапно исчез, чтобы появиться уже на фут правей. На него почему-то все время падал лунный свет, и я ясно видел неровную, выбеленную луной кожу, щербинку между зубами, почти прозрачные глаза и вихор на нестриженной голове.
Я поднялся, мокрый и злой, забыв о своей лошади, и о том, что мне нужно в город.
- Даю тебе последний шанс, - предупредил я.
Он невежливо повернулся ко мне спиной в порванной рубахе; я увидел вспухшие шрамы на коже: но ни жалость, ни даже сочувствие не шевельнулись в моей душе - так я был зол. Я бросился за ним, рассчитывая схватить его, но запутался в кустах, а он с легкостью ускользнул от меня и теперь стоял, склонив голову поодаль.
Я гонялся за ним с полчаса и набил себе шишек о все окрестные деревья, порвал чулки, оцарапал лицо и потерял пряжку с одной из туфель, но мальчишка оставался таким же неуловимым. Наконец я выдохся и привалился к дереву, глядя на то, как он безмятежно расхаживает по бурелому.
- Слушай... - сказал я, как только отдышался. - Давай-ка заключим сделку. Я не буду больше тебя преследовать... Ты можешь проводить меня к людям?
Он встрепенулся только при последних словах и недоверчиво поглядел на меня.
- Я прощаю тебя, - с досадой добавил я, вспомнив о потерянной фляге и разлитом джине. Как я надеялся, что у моей кобылы хватит ума вернуться к Эллису! - Слышишь? Клянусь Судным днем.
Мальчишка кивнул, не глядя на меня. Он смотрел вверх, на луну, которая неожиданно выплыла из-за деревьев, а затем развернулся и пошел прочь. Я рванулся за ним, ломая кусты, как медведь, и странное, незнакомое чувство искаженности мира посетило меня. Я ждал, что мы выйдем на дорогу, но он неумолимо пробирался через лес, таинственным образом обходя препятствия и легко перепрыгивая через поваленные стволы. Мысль о том, что он заманивает меня в чащу, мне в голову не пришла, я всецело доверился ему и хотел лишь одного, чтобы этот утомительный переход закончился.
Мы вышли на открытое место, и соленый ветер с моря ударил мне в лицо. Ночь была ясной, и до рассвета было еще далеко, только яркая звезда мигала над утесом, будто маяк для моряков. Я с удивлением понял, что обсох за время лесной прогулки, и потер руки, предвкушая близкий отдых, но, оглядевшись, не увидел здесь ни единого признака живого существа или жилья. Мальчишка стоял впереди меня, глядя на море. Он обернулся ко мне, неожиданно печальный, и тоскливо потянулся ко мне.
- Как тебя зовут? - спросил я, чтобы не молчать.
Он пожал плечами.
- Ты здесь живешь?
После паузы мальчишка кивнул.
- Где твои родители?
Вместо ответа он указал на море, и я ничего не понял. Они утонули? Ушли в плаванье?
- Ладно, - сказал я, не желая разбираться в этих головоломках. - Уж отведи меня в дом, а завтра я вернусь в город и вознагражу тебя, как следует. Я привезу тебе ткани на одежду, что ты на это скажешь? Или мяса. Ты давно ел мясо, юнец?