— Узнаю твою работу, отец. — арт-три с восхищением рассматривала высокую спинку кровати. Резец мастера искусно подчеркнул красоту древесины Мурдского дуба. — Не будь ты магом, мог стать отличным столяром.
— Я и так отличный столяр. — старый маг протянул дочери большую глиняную миску, над которой поднимался ароматный пряный пар. — Но, увы, не всегда есть время заниматься любимым делом.
— Это волшебное зелье, которое поставит меня ноги? — обрадовалась женщина.
— Почти. — улыбнулся Ломонд. — Это куриный бульон. Пей.
Арт-три скорчила недовольную гримасу, но приняла миску и сделала острожный глоток.
— Я осмотрел тебя. Ты совершенно здорова. — маг оправил оделяло в ногах дочери. — Но организм истощен. Сон, обильная еда и физические упражнения на свежем морском воздухе быстро поднимут тебя на ноги. Пару месяцев и ты огурцом.
— Зеленая и в пупырышек? — уточнила Трица и с громким звуком отхлебнула бульона, наваристого и вкусного. — Пару месяцев это очень долго. Можно мне все-таки зелья?
— Конопушка. — тяжело вздохнул Ломонд и, с упреком, посмотрел на свою дочь. — Я же объяснял тебе — зелья вредны. Одно они лечат, другое калечат. Мы должны лишь помогать нашему телу, использовать его резервы для выздоровления, а не вмешиваться в естественную работу внутренних органов.
Маг встал и подошел к столу, заваленному свитками. Зажег несколько свечей на тяжелом металлическом подсвечнике, прикрыл окно.
— Отец, я хотела спросить… — широкий зевок не дал ей договорить.
— Лису и хм, Баклажана, я разместил в соседней комнате. — недослушав ответил старик. — У них есть все необходимое.
— Я не о том. — она поставила опустевшую миску на прикроватную тумбу, опять зевнула. Веки тяжелели, язык слегка заплетался. — Твоя борода.
Ломонд замер. На лице проскользнуло легкое смущение, быстро сменившееся задорной улыбкой:
— Эти новые перья для письма, с автоподачей чернил… Я не знал, что их нельзя грызть.
Трица захихикала, ерзая в постели и устраиваясь удобнее. Сон уже подхватил ее на руки и медленно уносил в страну грез.
— В итоге мне пришлось выбирать: либо сбрить, либо покрасить. Я выбрал второе.
Арт-три уснула с улыбкой на бледных губах и ощущением безопасности, как не засыпала уже много лет. Она была дома.
Раньше было лучше — фраза спорная, но не лишена оснований. Конечно те, кто жил во времена, когда было лучше — уже давно почили. Но живущие ныне, все равно упрямо продолжают верить в это утверждение. Люди были добрее, вода теплее, небо светлее, а курительная трава забористее. А уж, какие были лекари! Маги! Виртуозы! Даже из могилы достанут и на ноги поставят. В анатомический театр. Не то, что сейчас, когда чтобы гарантированно получить наследника приходится наделать кучу детишек. Тогда хоть один из них дотянет до совершеннолетия.
Все семьи в Хадоле старались завести несколько детей. Отчего Трицитиане было еще обиднее являться единственным ребенком. Она почти не помнила свое детство. Только по рассказам отца. Но чувство одиночества преследовало ее всегда. Гнетущие ощущение отрезанного ломтя и заветная мечта иметь много братишек и сестренок.
Этот сон снился Трице вот уже много лет. Быть может даже всю жизнь. Большой, красивый дом на берегу моря. Гостеприимно распахнутая дверь, высокие чистые окна, пропускающие внутрь ласковые лучи яркого солнышка. И много детишек. Она одна из них. Все играют, бегают, веселятся. Все счастливы.
Чем Трица становилась старше, тем детей в доме делалось больше. Она не знала, сколько их, не знала кто они. Но ощущение, что количество детей растер — не вызывало сомнений.
Этой ночью сон впервые полностью изменился.
Тот же дом, те же окна, тот же берег. Но в этот раз дверь заперта. За окнами темень и море основательно штормит. Высокие волны врезаются в стены. Дом трясется. Дети не бегают, не веселятся. Лежат на полу. И она уверена — те не спят. Дети мертвы. В живых только Трица и какой-то мальчик на другой стороне комнаты. Рыжеволосая девочка с голубыми глазами идет к нему, переступая через десятки тел. Мальчик стоит спиной, она не видит его лица, но точно уверена — он новичок, раньше его в доме не было. Кладет ему маленькую ручку на плечо, хочет развернуть к себе и просыпается.
— Конопушка, вставай! — ее трясли за плечо.
Просыпаться не хотелось, но сон уже улетучился. Кто этот мальчик? Почему все дети мертвы? Столько вопросов и ни одного ответа. Женщина разлепила веки. Перед лицом плавала глиняная миска.
— Пей! — приказал отец.
— Опять бульон? — проворчала она, протирая глаза.
— Это Красный Тайфун. Пей.
Трица откинула одеяло и попыталась сесть, но тело плохо слушалось.
— Красный Тайфун? Магическое зелье? — не поверила арт-три. — Но ты, же сказал, что нельзя.
— Нельзя. — согласился Ломонд. — Но ситуация изменилась. Некогда объяснять, пей.
Обжигая горло холодом, ледяная жидкость потекла в нутро. По телу пробежала дрожь, зрачки резко расширились, комната поплыла перед глазами, все цвета стали ярче. Стремительно ускоряющийся стук сердца, отзывался в ушах. Грудь под льняной рубахой поднималась и опадала все быстрее. К лицу прилила кровь, сделав кожу пунцовой. А потом все закончилось. Женщина самостоятельно и без усилий села в кровати и спустила ноги на пол. Светящиеся счастьем глаза, цвета весеннего льда, смотрели на отца.
— Я могу ходить! Силы вернулись ко мне! — восторженно прошептала Трица.
— Конечно. — кивнул тот и протянул дочери одежду. — Одевайся, нас ждут в зале Советов.
Фреска, занимающая почти всю площадь потолка, выцвела и растрескалась, исключая возможность хотя бы примерно представить, что изобразил на ней художник. Драпировки на стенах, изрядно поеденные молью, украшали пятна черной плесени. В середине небольшого помещения стояли три стола, сдвинутые так, чтобы образовать один большой. Но его размера все равно не хватало. Часть свитков, мензурок, склянок и тарелок с объедками, плавно переползали на десять стульев, стоящих возле стола, и даже на пол. Возле, уютно потрескивающего камина, являющимся единственным источником света в помещении, в старом кресле расположился грузный старик в вязаной шапочке. Давно не чесаная клокастая борода спускалась на грудь, прикрытую грязным халатом в клеточку. Капелька слюны, свисающая из уголка рта и сочный храп, явно указывали, что старик спит.
На одном из свободных стульев сидел мужчина. Кудрявые волосы, чуть тронутые сединой, пересекали две длинные залысины. Под высоким лбом светились, томно прикрытые, серые глаза. Слишком пухлых губ, окруженных маленькой бородкой и густыми усами, касались, сложенные, словно в молитве пальцы. Незнакомец носил аккуратную одежду лазурных оттенков, гармонично подобранную по цветам.
Когда Трицитиана, Ломонд, Лиса и Мамба Баклажан вошли в помещение, мужчина отнял руки от лица и поздоровался одними губами:
— Доброе утро.
Он кивнул на спящего в кресле старика и виновато улыбнулся, как бы извиняясь.
Арт-три подошла к стулу и сделала попытку осторожно убрать с него мусор, чтобы присесть. Попытка увенчалась провалом — одна из грязных склянок, задетых на стуле, упала и громко звякнув, покатилась по каменному полу. Старик в кресле всхрапнул, пукнул и проснулся. Подслеповато щурясь, блеклые глаза уставились на Трицитиану. Не найдя ничего интересного, старик перевел взгляд на других гостей.
— Великий магистр. — отец арт-три, учтиво поклонился.
— Ломонд, друг мой, ты всегда отличался пунктуальностью. — прохрипел старик, прервался на кашель, а затем продолжил, рассматривая Лису. — О, а это твоя никчемная дочь?
— Я его никчемная дочь. — представилась Трица, смахивая крошки с кожаной обивки стула, прежде чем сесть.
Великий магистр скользнул глазами по арт-три, затем вновь посмотрел на варварку.
— Как быстро течет время. Значит внучка? — улыбнулся он и поманил Лису пальцем с длинным желтым ногтем. — Иди сюда лапушка, дай дедушке на тебя полюбоваться.
Косясь на Трицу, варварка неуверенно подошла к камину.