Ничто не мешало водителю обнимать ее, целовать, ласкать грудь, просовывая руку в разрез платья, чтобы ощутить тепло смуглой кожи. Включенный в эту эротическую игру, я тоже получал удовольствие, ощущая себя частью происходившего. И все внутри меня начало беспорядочно пульсировать. Был момент, когда она громко вскрикнула, потому что блондин, видимо, дотронулся до самого чувствительного места. Ей это было приятно, судя по раздавшемуся затем смеху. Крик получился естественным, как будто они играли в прятки. В тот момент я, поневоле ставший свидетелем всей этой любовной сцены, испытал самое настоящее удовольствие и тоже заулыбался. И сразу же попытался взять себя в руки, чтобы никто ничего не заметил, с испугом почувствовав, что мой член пришел в состояние эрекции. Да это было и не удивительно.
Небольшой странный сверток все время находился у меня на коленях. Я положил его таким образом, чтобы девушка не заметила ничего необычного, и слегка наклонился вперед, во избежание возможных неприятностей, в случае если, скажем, случится внезапная остановка. Ведь парочка ничего не сказала о том, сколько времени придется ехать и куда они направляются.
Обуздать желание оказалось непросто. Увиденное заставляло чувствовать, будто все это происходит со мной. Тогда я решил закрыть глаза. Стало еще хуже. Возникали эротические фантазии. Так воображение господствовало над реальностью, и мои желания возрастали под воздействием его силы.
Наконец девушка добилась своего, удовлетворив приятеля. Устроившись поудобнее на сиденье, она положила сумочку на пол машины, повернулась ко мне, оперлась подбородком на подголовник и сомкнула ресницы. Ее лицо, пылавшее от эмоций, связанных с тем, что только что произошло, постепенно приняло нормальный вид. Теперь оно выражало покой. Похожее состояние начало овладевать и мной. Все еще с опаской я взглянул на нее.
Через несколько минут она открыла глаза и тут же заставила удивиться. Слегка улыбнувшись, она спросила, как меня зовут. Замешкавшись от неожиданности, я, заикаясь, несколько раз переспросил:
— Вы хотите знать мое имя? Ну, что ж, пожалуйста, меня зовут… Ну, хорошо, мое имя Эмануэл Сантарем.
Этого было достаточно, чтобы водитель, внешне оправившийся от любовных баталий, выкрикнул со своего места: «Все в порядке, Эмануэл, пока мы едем вместе, никто не обязан делать то, чего он не хочет.
Чувствуй себя свободно, и можешь называть и меня и ее, как тебе заблагорассудится».
Мне не удалось услышать конца фразы, потому что ее улыбка затмила все слова. Крепко удерживая правое ухо водителя, девушка объясняла ему, что родилась женщиной и что ей нравится удовлетворять свое любопытство: «А что в этом такого, дорогой?» Он поднял руку и, высвободив голову из плена, пустился в рассуждения.
— При крещении меня назвали Алешандри, но все зовут Блондином. Попросту Блондином! Видать, Господь так пожелал. Господь или дьявол, мне без разницы! В моем царстве царствует тот, кто подчиняется, если, конечно, имеет голову на плечах. Правда, любовь моя? — И опять придвинулся к девушке.
Воспользовавшись безмолвием поцелуя, вновь соединившего их губы, я попытался осознать услышанное. Блондин вмешался в разговор, чтобы сказать: все, что говорится — правда. У каждого своя правда. Иначе говоря, если кто-то врет, делая это правдоподобно, — правдиво, несмотря на то, что одна наша ложь неизменно порождает другую, а, значит, быть лжецом — то же самое, что быть искренним и правдивым.
Не успев подобрать слова, чтобы сказать что-нибудь в ответ на услышанный вздор, я оказался обезоруженным звонким хохотом девушки, отреагировавшей так на тираду своего дружка. Возможно, этот хохот был вызван не столько экстравагантным смыслом сказанного, сколько серьезностью тона. Он все это произносил, подкрепляя слова движениями пальцев и взглядами, которые бросал то на дорогу, то на меня, то на девушку, слушавшую его с невинным видом.
Если это и была шутка, то следует признать, что Блондин самозабвенно отдавал всего себя во власть столь своеобразной манеры нести чушь. Но к моему ужасу, сформулированная им мысль казалась мне в то же время верной, потому что по отношению к нему в возникшей ситуации я был волен говорить и делать то, что считал для себя выгодным.
Молодая женщина вновь прижалась к нему и несколько раз поцеловала. Наблюдая за ее движениями и чувствуя кожей соприкосновение сгорающих от желания губ, я проглотил слюну. Ничего другого не оставалось. Искоса, будто сам того не желая, а на самом деле сознательно, я наблюдал за происходящим, чувствуя его абсурдность, поскольку и сам уже перестал обращать внимание на бесконечные опасности, поджидавшие практически неуправляемую машину. Заметил, что перестал ощущать ноги, и даже пустой желудок, казалось, смирился и не урчал.