Внезапно в голову пришла очень простая мысль: зачем же непонятно для чего торчать здесь, если можно сейчас же уехать на автобусе в Сеара? И я немедленно отправился в кассу и попросил билет по возможности у окна. Пока служащий занимался регистрацией, я попытался приготовить деньги, которые до сих пор не были пересчитаны и рассортированы в соответствии с номиналом. Так как не хотелось на виду у незнакомых людей вытаскивать такое большое количество денег, я попробовал сделать это прямо в пакете и даже не поднимая его к окошечку кассира. В конце концов мне надоело этим заниматься и я положил деньги перед окошечком. Переспросив, сколько стоит билет, пересчитал их и обнаружил, что купюры были мелкими. Много бумаги и мало денег! Я не поверил своим глазам и поэтому пересчитал все снова, разглядывая каждую бумажку в надежде обнаружить ошибку в счете.
Почему Жануария дала мне так много мелких купюр? Намеренно или ошиблась сама? Возможно, причиной этого была спешка или ее испуг? Разумеется, она ни в чем не виновата. Однако денег не хватало даже на половину билета до Сеара. Вдобавок ко всему люди, стоявшие в очереди, начали проявлять нетерпение, так как я задерживал их, пересчитывая свою мелочь. Кассир отложил в сторону мое удостоверение личности вместе с билетом и вежливо попросил подождать и отойти от окошка, пока он не обслужит других пассажиров. Немедленно удовлетворив его просьбу, я вновь пересчитал целую кучу мелочи. Невероятно, но сумма осталась неизменной. Потом мне пришлось подождать, пока не будут обслужены все пассажиры, ранее стоявшие за мной.
Когда я опять подошел к кассе, оказалось, что билеты закончились. Даже если бы у меня были деньги, я не смог бы уехать. Следующий автобус отправлялся завтра. К этой информации кассир, не дожидаясь, что я скажу в ответ, довольно грубо добавил, что моих денег хватит, чтобы доехать до Баии, билеты продаются рядом, рейс скоро отходит. Я молча забрал свое удостоверение личности и обменял ворох мелких бумажек на билет до Салвадора, оставшись при этом почти пустым. Однако родные края приближались.
Автобус тронулся, и в какой-то момент мельком все же удалось увидеть Христа-Искупителя. Он был весь освещен, поэтому здания и холмы за ним различались менее отчетливо, образуя великолепный фон. Несколько быстрых поворотов — и вдали возник ослепительный силуэт «Сахарной головы». Затем, буквально на глазах, стемнело. Ничего больше не оставалось, как уснуть.
Убаюканный монотонным покачиванием автобуса на шоссе, я спал всю ночь. Бог мой, это же совсем другое дело! Не знаю, сколько раз я поблагодарил кресло. Конечно же, теперь мне никогда и в голову не придет пуститься в такой долгий путь пешком, как если бы я был преступник или самый последний неудачник.
Однако, несмотря на комфорт, сон почти не уменьшил усталости. Дело в том, что тело отдыхало, а голова — нет. Чем больше мне хотелось избавиться от воспоминаний, тем реальней были вызванные ими видения, вспыхивающие во сне как языки пламени. Это выматывало, поскольку они касались лишь тяжелых сторон моей жизни. Тем не менее нужно было спать…
В Салвадоре мы прибыли на конечную станцию, когда я менее всего этого ждал. Каждый пошел своей дорогой. Я решил посмотреть город. Все казалось необычным. Вскоре стало ясно, — город выглядит так привлекательно не только за счет архитектурных красот, но и благодаря поразительной веселости жителей. Подумалось, что здесь можно рассчитывать на какую-то помощь или на то, что удастся найти работу.
В таком настроении я прошел спуск и медленно зашагал дальше, внимательно приглядываясь к тому, как встречавшиеся на моем пути люди, безотказно отвечая на вопросы, не стесняясь, советовались при этом друг с другом. Так я легко добрался до исторического центра. Мне удалось увидеть церковь монастыря Святого Бенедикта, Дом Семи Фонарей, Королевский дворец, Дом Салданьи, старую семинарию Святого Дамазиу, церковь Святого Франсиску, здание, в котором находился Орден Терсейра, Террейру-ду-Жезус, роскошные, и даже более чем роскошные, церковь Святого Петра, Кафедральный собор, Дом Феррау и, наконец, площадь Пелуринью. Вид, открывшийся с подъемника Ласерда, заставил почувствовать высоту идей великого поэта, уловить его голос, взмывавший на крыльях славы над континентом и бескрайним морем. Кастру Алвис[3], Байя и Бразилия слились для меня воедино, как три времени, образующие триаду надежды, вечную связь прошлого с настоящим, а настоящего с будущим.