Я опустился на пол там, где стоял, и, наклонив голову, попытался сдержать подступившие рыдания. Мне это не удалось. Слезы хлынули. Кто-то по-дружески положил мне руку на плечо со словами: «Не плачь, парень, наша жизнь здесь не закончится. Но нужно проявить силу воли, чтобы выйти отсюда». Открыв глаза, я увидел — меня утешает врач. Вскоре он отошел и снова стал прослушивать грудную клетку старика, безучастно лежавшего на полу и казавшегося мертвым.
Позднее, когда мы уже не ждали никакой помощи со стороны охраны, дверь скрипнула. В нее быстро и молча вошел худощавый офицер. Мы все мгновенно встали. Пройдя в центр камеры, офицер, высоко подняв подбородок, обернулся к сопровождавшим его солдатам и спросил, кому плохо? Солдат, указав в угол, сказал: «Он там, сеньор». Мы расступились, чтобы дать им пройти. Офицер наклонился над телом старика и несколько секунд всматривался в застывшее лицо человека, уже напоминавшего мумию. Выпрямившись и одернув мундир, он обратился к солдату: «Иди и позови врача! И чтобы прямо сейчас осмотрели этого заключенного!»
Врач из арестованных не отходил от старика и поэтому оказался рядом. Сделав два шага в сторону офицера, он осмелился обратиться к нему: «Господин офицер, позвольте сказать вам, что никакой осмотр уже не нужен, так как этот человек мертв».
Все зашептались. Напряжение достигло своего предела. Тогда я подумал, что наш врач даже не обмолвился о наступившей смерти раньше, чтобы не усиливать беспокойство среди сокамерников. Труп унесли в покойницкую. О несчастье, видимо, оповестили родственников умершего. На следующий день они пришли в тюремный барак. Вдове позволили поговорить с нами в течение пяти минут. Она хотела знать, какими были последние слова, произнесенные ее мужем. Старая женщина плакала. Врач подошел к ней и крепко обнял. Постепенно она немного успокоилась и сумела сказать несколько слов ему на ухо. Я, несмотря на то, что находился рядом, не смог их расслышать. Время кончилось, появившийся охранник, сообщив об этом, увел несчастную вдову с собой.
Следующий день начался с обычного утреннего ритуала: вошли солдаты и сержант со списком фамилий в руках. Все мы в страхе попятились назад, как будто наше место было в глубине барака. Это была естественная реакция на присутствие вооруженных людей, вошедших с мрачными лицами, обозленных, неумолимых, безжалостных, готовых без колебаний выстрелить при малейшем нарушении установленных ими правил. Думаю, что мы старались разрядить обстановку. Те, кого вызывали, должны были выйти в центр барака и ждать дальнейших приказов. В первые дни казалось: их отпускают домой. Поэтому они охотно подчинялись, а остальные их поздравляли. На четвертый день я заметил, что процедура эта хорошо организована — каждый раз вместо уведенных арестантов в течение ночи появлялись другие.
Среди последнего пополнения оказался высокий худой человек с окровавленной голенью. Кусок кости выходил наружу. Я спросил, откуда такая рана, и он мне сказал, что сам не понимает, почему солдат бил его только по ногам и каждый раз тяжелый сапог попадал по голени. Врач посоветовал ему промыть рану водой и, по крайней мере, первую ночь не надевать толстых и грязных брюк, которые были на нем. Расстроенный человек грустно смотрел на свои ноги, приговаривая: «Что за невезенье, сеньор! Я всегда знал, что быку на чужой земле достается даже от коров…» Этот заключенный был не из большого города, а из поселка. На следующий день его раны начали зарубцовываться.
Мне очень хотелось понять, за что меня арестовали. Но за три дня я наслушался столько историй, поэтому окончательно растерялся. Если те, кто выходил, считали, что возвращаются домой, то прибывавшие вместо них приносили с собой уличные слухи. А на улицах рассказывали, как в некоторых казармах и полицейских участках применяют пытки. Я отказывался верить, однако многие думали, что тем, кого вызывали, предстояло пройти через это.
Пока я как во сне предавался своим размышлениям, сержант, громко выкрикивавший имена, провопил на редкость высоким и пронзительным голосом: «Эмануэл Сантарем!» Поскольку я продолжал стоять, не в состоянии сообразить, что выкрик относится ко мне, врач, находившийся рядом, дотронулся до моего плеча, одновременно кладя мне в карман кусочек сложенной бумаги. Как будто очнувшись, я быстро вышел вперед. Еще оставалось время пожать руку врачу, пожелавшему мне удачи.
Подойдя к другим арестованным, я вытянулся в струнку и застыл. Сержант какое-то время продолжал выкрикивать имена. Наконец охранники отдали приказы. И мы, словно оловянные солдатики, медленно и униженно двинулись к грузовику, припаркованному неподалеку. Уже в кузове, прижавшись друг к другу под зеленым брезентом, ждали довольно долго. Наконец мотор заработал и нас повезли в неизвестном направлении.