— Очень хорошо! Наконец-то ты начинаешь себя вести как приличный человек. Конечно же, лучше быть живым героем, чем мертвым!
Он нагнулся и помог мне встать. Опираясь на его плечо, я, шатаясь, сделал несколько шагов. Дверь открыл другой полицейский, и мы вернулись в кабинет, где меня около получаса назад били линейкой.
Обладатель холеных рук продолжал читать свои отчеты. Увидев нас, он слегка повернул стул, и человек в темных очках мгновенно произнес:
— Он решил рассказать все, шеф!
Шеф подвинулся вперед и наклонился к столу в ожидании моих признаний. Я же не знал, с чего начать. Подождав несколько секунд в надежде, что мысли сами улягутся в моей голове, я подметил, что шеф сделал знак человеку в темных очках, чтобы тот покинул кабинет. Мы остались вдвоем. Шеф, возвышающийся над столом, опираясь локтями на разбросанные бумаги, обратился ко мне:
— Очень хорошо, приступим к делу.
Руки дрожали так, как будто в них пульсировала вся моя кровь. Я глубоко вздохнул и, сдерживая всхлипывания, не прекращавшиеся из-за сильной боли, сказал, что хочу признаться: здесь находится в заключении мой большой друг. Продолжить сразу не удалось, так как шеф перебил меня:
— Фамилия!
Я снова обрел контроль над собой и продолжил:
— Его зовут, если не ошибаюсь, Алешандри Белу, прозвище Блондин.
Лицо шефа исказилось от ярости и разочарования. Он вскочил со стула и прорычал:
— Как ты узнал? Это секретная полицейская операция, и всего несколько часов спустя после задержания этого бандита, ты, арестованный, узнаешь о ней? Как, черт возьми, это могло произойти? Выходит, ты друг знаменитости? Только этого не хватало! Где ты с ним познакомился?
Прежде чем я успел что-либо ответить, шеф снова заговорил:
— Почему ты оказался среди политических заключенных? Все не так! Просто сборище придурков!
Ничего толком не умеют. Все путают. Из-за них у меня ничего не выходит. Ну, ладно, посмотрим…
С этими словами он направился в соседнюю комнату, где находился человек в темных очках, по всей вероятности, продолжавший старательно заниматься приспособлениями для пыток. Долго ждать не пришлось. Он вернулся в компании своего помощника-мучителя и с самым циничным видом заявил:
— Очень хорошо! Ты абсолютно прав. Твое место не здесь, среди политических заключенных, потому что ты — обычный заключенный.
Сев за свой стол, шеф, прежде чем снова начать читать отчеты, буркнул:
— Давай, забирай его немедленно в тюрьму!
Я последовал за человеком в темных очках, который после того как провел меня через несколько дверей, передал старику, охранявшему множество висевших на гвоздях ключей с бирками. Ему было выделено отдельное помещение. Сопровождающий без церемоний втолкнул меня внутрь, добавив вдогонку:
— Этот целиком твой!
Пришлось немного подождать. Старик снял ключ с гвоздя и указал, куда идти. Вскоре мы остановились у камеры. Он открыл дверь, и я вошел. Ночь уже наступила, и кромешная темнота полностью ослепила меня.
Там, внутри, ночь оказалась намного чернее, чем можно было себе представить. Было настолько темно, что я ладонями закрыл глаза и убедился: зрения не лишился. Как только ноги переступили порог камеры, в нос ударил нестерпимый запах мочи, смешанный со всеми имеющимися в этом мире зловониями. Я был в отчаянии.
Попытавшись сделать еще один шаг, тут же наткнулся на тело, лежащее на полу Я попятился, но пинок (скорее, лошадиной, чем человеческой силы) настиг меня. Дело осложнилось, поскольку падая, я, как будто натыкаясь на удары лошадиных копыт, перелетел через третьего, четвертого, пятого и так далее и, в конце концов, с силой шмякнулся о холодную скользкую стену Она была будто вымазана какой-то липкой дрянью, напоминавшей тину. Когда я оперся о нее своими пораненными руками, показалось, что человек в темных очках вновь применил свою линейку. Острая боль прошла по всему телу. Тем не менее желание на что-то опереться победило страх получить очередной удар.
Все это, к моему ужасу, происходило на виду у других заключенных и с их молчаливого одобрения. Ну, что же, подумал я, мне удалось схлопотать трижды даже от Блондина, моего единственного друга, который здесь спасет и защитит меня. Или его сюда еще не перевели? Возможно, он еще находится в камерах, расположенных наверху, ожидая своей очереди на допрос. Но он не был политическим заключенным. Он был обычным заключенным. В чем состояла разница? Одних пытали, а других? Я снова оперся о стену руками и стал их опускать, нащупывая свободное место. Почувствовав, что прочно сижу на сыром полу, я с облегчением посмотрел вверх и по сторонам, однако поскольку мои ноги устали и от боли были не совсем послушны, вероятно, до кого-то я дотронулся и тут же получил несколько крепких ударов в живот. Это на длительное время лишило меня сознания.