— Омеро, снова ты погубил мои усилия, — пробормотал Фабрицио. — Знаю, ты здесь лишь затем, чтобы испытывать мое терпение. И я благодарен тебе за это.
Священник посмотрел на Омеро сперва с покорностью, затем выражение лица его смягчилось, в нем промелькнула нежность. Слуга улыбался во сне.
Как вернуть человека с порога смерти
За год с небольшим до этого в городе Кремоне тихой ночью падре Фабрицио лежал в постели и слушал шум падающего дождя. В другом конце комнаты громко и размеренно храпел Омеро. В комнату проникла сырость ранней весны. Дон Фабрицио размышлял о том, сколько еще будет лить дождь и прекратится ли он когда-нибудь. Он вспомнил о Ное и его ковчеге и представил себе, как смывает его собственный дом.
Размышляя об этом, он услышал робкий стук в дверь. Фабрицио решил, что ему это, вероятно, приснилось, но в тот же миг стук повторился. Робкий, но настойчивый.
Поднявшись, падре подошел к камину и зажег лампу от горящей лучины. Стук раздался снова. Фабрицио шаркая пошел к двери и распахнул ее навстречу промозглой ночи. Пламя дрожало. Он поднял лампу, отвел руку в сторону и всмотрелся в темноту. В узкий круг света медленно вступила старуха. Ее обмотанная шарфом голова качнулась.
— Дон Фабрицио?
Нелегко было заставить женщину говорить, но Камбьяти удалось узнать, что жила она одна в хижине у реки. В ту самую ночь старуха слышала, как по дороге приближается телега. Она ожидала, что та проедет мимо, и удивилась, когда телега остановилась неподалеку. Из-за двери она слышала, как что-то волокли в заросли тростника у реки. В темноте ничего не было видно, но когда телега уехала, женщина пошла посмотреть. И нашла их.
Она взглянула в глаза священнику и быстро опустила взгляд на мокрую землю.
— Тела двух мужчин.
— Живых?
Она пожала плечами.
— Идемте. Я покажу, где они.
Он оделся и последовал за ней в ночи.
Спустя полчаса священник и старуха пришли к реке. На миг женщина растерялась, но затем заметила место, где тростник был примят, и указала на него.
— Там, — прошептала она.
Камбьяти подошел ближе. Стоя по щиколотку в холодной воде, он смотрел тела, погруженные в солоноватую воду. Он подошел к первому мужчине и приподнял его голову, которая была закинута назад и утопала в луже бурой воды. Приблизив лицо к лицу мужчины, он увидел, что кожа покрыта гнойниками. Падре решил, что мужчина стар и, без сомнения, мертв.
Камбьяти повернулся ко второму. Этот моложе, но лицо также покрыто гнойниками. Священник не мог определить, дышит ли он. Потряс. Ничего. Старуха стояла поодаль и смотрела. Он поднял веки. Никаких признаков жизни. Ничего. Фабрицио задумался. В том, что первый мертв, он не сомневался, а в отношении этого уверенности не испытывал. Жестом попросив крестьянку отвернуться, он стянул с мужчины штаны и отвел в сторону гениталии. Сжав кулак, священник изо всех сил ударил лежащего в промежность.
— М-м-м! — промычал несчастный, глаза его широко раскрылись.
Взвалив мужчину на плечо, падре поблагодарил старуху и направился обратно в город. Губы его шептали молитвы за мертвого, оставленного позади, и за живого, которого он нес теперь на спине, как мешок картошки. За того, кто уже шагнул одной ногой в страну мертвых.
Дома он уложил юношу на свою кровать. Тот на мгновение проснулся, но снова погрузился в забытье и не приходил в себя. С помощью сонного Омеро священник снял с мужчины одежду и осмотрел его. Все тело с головы до пят было покрыто мокнущими язвами. Камбьяти знал, что это не чума, но не мог определить болезнь. Он тщательно обмыл больного, обработал его мазью, надеясь, что она поможет, и уснул на каменном полу возле кровати.
Две недели Фабрицио поил больного и обрабатывал его кожу разными травами. Падре кормил его с ложечки жидким бульоном, остужал, когда у того был жар, и согревал при ознобе. День и ночь он присматривал за юношей и молился за него.
Однажды утром незнакомец пришел в себя, открыл глаза и взглянул на него ясным взглядом:
— Падре, полагаю, вы спасли меня. Вернули оттуда, где все уже было готово к моей встрече. Я должен вас поблагодарить.
— Пустяки, — ответил священник. — Как тебя зовут?
— Меня зовут Родольфо.
— Расскажи, что случилось. Кто и почему бросил тебя умирать в тростнике?
Родольфо отвернул к окну покрытое оспинами лицо.
— Мой брат. Много лет он мечтал заполучить хозяйство нашего отца. Я самый старший, и вскоре оно досталось бы мне. Ведь наш отец очень стар. Я сказал брату, что он может оставить землю себе, я не крестьянин. Меня влекут странствия. Но он мне не верил, всегда говорил, что я вернусь и потребую свое. Очень этого боялся. Думаю, он втайне обрадовался, когда мы с отцом заболели. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться, когда он тащил нас в повозку. И мой отец… отец, где он?
— Отправился к Господу, сын мой. Он умер в зарослях тростника, где вас бросили.
Больной снова смотрел в окно, где все было залито сиянием апрельского солнца.
— Понимаю.
— А теперь отдыхать. Отдыхать. Я принесу тебе супу.
День спустя Родольфо стоял в дверях, собираясь уходить.
— Куда ты пойдешь?
— Для начала отомщу за смерть отца.
— Нет! Ты не должен этого делать.
— Отомщу!
— Я не для того тебя вылечил. — Фабрицио качал головой. На строгом лице его читалась боль. — Нет, не для того я тебя вылечил. Ты не должен убивать. Я вылечил тебя, и ты можешь начать другую жизнь.
— Падре, исцеление — дар. Вручаешь его, и он больше тебе не принадлежит.
Кандидат ищет средство от бесплодия
Вскоре после случая с Родольфо, которого с тех пор прозвали «Человеком тростника», герцогиня впервые пришла к Дону Фабрицио поговорить о своей беде. Ее сопровождала, склонив голову, пожилая круглощекая служанка. Герцогиня пришла к дому священника поздним весенним вечером. На ней был длинный плащ, капюшон накинут на голову. Сначала Фабрицио не понял, кто мог пожаловать в такое время, но когда она вошла в дом и сняла капюшон, ему показалось, что яркое весеннее солнце вспыхнуло на небосклоне.
— Герцогиня? Что вы делаете на улице в столь поздний час? — Он подвинул стул к своему грубому столу. — Присядьте. Прошу вас.
Герцогиня села. Сияющие глаза ее были печальны. В замешательстве она прикусила губу, прежде чем заговорить.
— Это непросто. Вы знаете, Дон Фабрицио, что три года назад я вышла замуж.
— Да?
Он слушал, но мысленно уже рисовал ее лицо, нанося легкие штрихи углем на белый лист бумаги.
— Но… все девушки, что вышли замуж в том же году, уже подарили мужьям по ребенку. Все, кроме меня.
— Ах.
— Боюсь, мой муж потеряет терпение. Он хочет сына. Я хочу сына.
— А дочь подойдет?
— Да, конечно. — Глаза ее наполнились слезами. — Дон Фабрицио, я знаю, вы готовите микстуры и смеси от многих недугов. Может быть, вы могли бы мне помочь?
— Могу попытаться, — улыбнулся он. — А что, если беда не в вас, а в вашем муже?
Служанка ахнула и прикрыла рот рукой.
— Нет. Думаю, нет, — ответила герцогиня. — Его… орган работает нормально. Мы как добрые христиане исполняли свой долг, пытаясь зачать ребенка.
— Сложная проблема. Я не слишком преуспел в этой области в прошлом, но, как и сказал, постараюсь.
— Спасибо, Дон Фабрицио. Я навсегда перед вами в долгу. Я пришлю служанку за средством, когда оно будет готово.
— Завтра, к вечеру.
В течение следующих двенадцати месяцев Фабрицио приготовил для герцогини четыре снадобья, изменяя состав в зависимости от времени года. Каждое на вкус отвратительнее предыдущего. И с каждой неудачей герцогиня становилась все печальнее и, как ни странно, еще красивее. Однако чрево ее оставалось бесплодным. Священник постоянно видел ее на площади вместе с герцогом, по воскресеньям в соборе, где Дон Фабрицио стоял в дверях, приветствуя прихожан. Всякий раз, встретившись с ним взглядом, герцогиня чуть заметно качала головой, чтобы показать, что последнее снадобье не подействовало.