— Да, конечно, ваше высокопреосвященство. Меня называют Человек тростника. Много лет назад я совершил ужасное преступление. Убийство. Подробности тех событий, того рокового дня, что заклеймил мою душу, теперь не важны. Довольно лишь сказать, что я был молод, горяч и пренебрег честным предостережением. С тех пор и расплачиваюсь, как того требует правосудие. Я приговорен до конца жизни таскать на спине труп убитого. Поначалу я чуть не лишился рассудка — запах гниющей плоти постоянно был со мной. Дух покойного забирался сюда, — он затолкал два пальца в ноздри, — пытался овладеть моей душой, чтобы мучить меня. Но я сопротивлялся, и наконец дух отступился и исчез. С тех пор мы с ним, — он показал пальцем на скелет за плечом, — стали лучшими друзьями!
Адвокат дьявола ничего не сказал, но пристально посмотрел на мужчину. Глаза его горят, как у безумца, но он явно не безумец. Взгляд напоминает мне загадочные глаза святых на картинах. Святого Себастиана. Или, возможно, Иеронима. Родольфо тоже смотрел на адвоката, сложив руки на коленях. Когда человек двинулся на стуле, монсеньор увидел, как из-за правого плеча его выглядывает череп.
— И?..
— Ваше высокопреосвященство, я понял очевидное. У каждого из нас мертвец за спиной. Порой это мы сами. Мне пришлось взглянуть в лицо этой истине, которую прочие предпочитают не замечать. И я смотрел ей в лицо. Покойный был моим братом.
Монсеньор Аркенти не был уверен, имел ли он в виду «брата» в буквальном смысле, но решил не просить пояснений.
— Понимаю. — Адвокат дьявола помолчал. — У вас есть сведения о кандидате в святые Фабрицио Камбьяти?
— Да. — Родольфо кивнул. — Я расскажу. Я знал его.
— Это невозможно. Уверен, он умер задолго до вашего рождения.
— Он являлся мне во сне.
— Во сне?
— Да, ваше высокопреосвященство. Мы с Фабрицио часто проводили дни, гуляя по полям или сидя под деревом, последним в длинной череде тополей.
Важна ли эта последняя подробность? Было сложно понять, стоит этот человек одной ногой на пороге сумасшедшего дома или таинственным образом указывает едва различимую истину. В комнате воцарилось молчание, которое подчеркивал скрип пера писаря. Адвокат отвернулся и посмотрел в окно, на предвечернее небо, серо-белое, как брюхо козла, сочащееся неизменной моросью. Как распознать святого в таком месте, где безумцы и мистики лезут изо всех щелей? Я могу это прекратить. Отослать его… Он склонился к Анджело, корпевшему над своей работой.
— Остановись. — Перо зависло посреди строки. — Я не хочу вносить это в отчет.
Он сделал Родольфо знак продолжать. Я дам ему свободу, пусть рассказывает. Посмотрим, к чему это приведет.
— Добрый Фабрицио. Он вернул меня к жизни. Это случилось в зарослях тростника у реки. Так меня и стали звать — Человек тростника. Он предостерегал меня от убийства, но я не послушал совета. Когда я начал бродить по полям с моим приятелем на спине, Фабрицио присоединялся ко мне, и мы беседовали. Прекрасные беседы, занимавшие много дней.
В них мы странствовали по миру и узнали все, что можно узнать в человеческом сердце. Потом, когда он умер, мы продолжали наши разговоры в снах, куда он являлся и садился рядом со мной под тополями. Я пил вино, а он нет. Говорил, что мертвые не могут пить вино.
— Что же вы обсуждали в этих беседах?
— О, многое, как я уже говорил. Мы с Фабрицио часто говорили о граде небесном над Кремоной. Он знал о нем. Как и я, Фабрицио ходил по его улицам.
— Что это за место, небесный град?
— Город в точности как Кремона, во всех отношениях. Город заключает в себе Кремону, но он больше.
— Больше? Как это?
— При всем уважении к вам, ваше высокопреосвященство, это трудно объяснить. Могу только назвать это местом, где время совершенно, или окончательно, или, может, стоит сказать, место, где время полное.
— Не понимаю. Объясните.
— Это город, где находятся все кремонцы, что некогда были, и все кремонцы, что еще будут, все разом.
Адвокат помолчал.
— В настоящем?
Он решительно закивал. Череп качался за его спиной, кости стучали.
— Фабрицио это видел. И я видел.
Иезуит медленно вытянул руки перед собой, сложив вместе кончики пальцев, и задумался. Он знал, что адвокат дьявола должен быть рабом здравого смысла. Даже чудеса — невероятные видения, воскрешение мертвых, мученики, парящие под куполами, — все они должны отвечать законам здравого смысла, пусть даже эти законы искажены и запутаны властью божественного провидения.
— Что-нибудь еще?
Родольфо продолжил:
— Я встречал людей из далеких северных стран, они говорили о великих городах изо льда, высящихся в северных морях.
— Да? В них есть жители?
— Этого я не знаю, ваше высокопреосвященство. Рассказчики, которых я слышал, про жителей не упоминали.
Писарь поднял брови и покачал головой.
— Однако у ледяных городов, что видны над водой, есть копии, подводные города, еще более великие.
— Какого размера эти ледяные города?
— Больше Кремоны. Иногда они переворачиваются. Город, что был внизу, оказывается наверху, а верхний город уходит под воду.
Понимаю.
И все в мире перевернуто вверх дном. Адвокат задумался, охваченный тревогой из-за направления, которое приняла беседа.
Родольфо помолчал.
— Ваше высокопреосвященство, я рассказываю вам про Кремону и град небесный. Когда придет время, когда вернется комета, Кремона перевернется и небесный град станет городом земным.
Теперь он рассказывает мне сказки. Притча, вероятно. Или предание.
— Я понял. И как это связано с кандидатурой Фабрицио Камбьяти?
— Это правда, правдивая история, но лишь тот, кто знает про небесный град, заметит перемену.
— И кто же это?
— Фабрицио Камбьяти, я, а теперь и вы.
Адвокат кивнул и секунду подумал.
— Что-нибудь еще?
Родольфо или не слышал, или не знал, что еще сказать. Он сидел молча.
— Я приму во внимание ваши пояснения. Grazie.[16] Родольфо встал, священник смотрел, как он уходит. Скелет постукивал и клацал, когда он выходил из комнаты.
Долгое время монсеньор Аркенти сидел молча, глядя на дверь, в которую вышел Родольфо. Писарь ждал. Через некоторое время Анджело произнес:
— Странный человек, — словно этим все было сказано. — Что-нибудь еще, ваше высокопреосвященство?
Хочет пообедать, хочет выпить вина.
— Нет. Больше ничего.
После ухода писаря Аркенти стоял, глядя в никуда. В большом замешательстве он думал, что, возможно, здесь больше материала для расследования, чем он подозревал. Будь он менее изощрен, менее привержен здравому смыслу и долгу, он бы почувствовал, что земля уже начинает смещаться, линия разлома тянулась прямо от Кремоны к Риму и дальше. Этот Родольфо. Эта беседа. Он тряхнул головой и попытался отогнать воспоминания. В самом деле, очень странно. Он сидел и смотрел в окно, будучи не в силах выйти из комнаты.
Восхитительная мука латинских текстов
Когда горькая кора хины довершила лечение, Элеттра была готова начинать уроки латыни, устроенные прабабкой и одобренные родителями после их возвращения из Парижа.
Аркенти смотрел на девушку, сидевшую по другую сторону стола. Они расположились в библиотеке ее отца, столы завалены книгами и картами, с которыми она сверялась в своем растущем интересе к звездам и кометам. Девушка полностью вылечилась и, пожалуй, выглядела здоровой как никогда. Только юное существо может так выздороветь, выскочить из лап смерти полным жизненной силы, думал адвокат. Она читала про себя из Вергилия и ела персик. Адвокат видел, как она улыбнулась чему-то в тексте. Его заворожил легкий изгиб губ девушки. Она подняла глаза, вытерла губы тыльной стороной ладони и одарила его невинной улыбкой. Он улыбнулся в ответ и кивнул: