В дальней комнате под столом лежал, развалившись, мастиф и смачно вылизывал свои гениталии. Горбун и Арлекин сидели вокруг блюда, полного черного риса и угрей. Хлюпанье собачьего языка смолкло, пес поднял голову, принюхался и зарычал.
— Цыц, — сказал Уго.
Он выудил с блюда двухфутового угря и скормил собаке.
Мастиф снова поднял голову и принюхался, рычанье снова забурлило в глубине его глотки.
— Кто-то идет, — проговорил горбун.
Между тем Панталоне ходил по комнатам, стены и потолки которых украшали фрески, одновременно демонические и элегические. Заблудившись в лабиринте комнат и коридоров, старик почувствовал, что это место таит угрозу.
— Арлекин, — позвал он, приложив ладони ко рту и испытывая тишину.
Ответом ему было лишь эхо, постепенно затухавшее в течение нескольких минут. Казалось, эхо живет собственной жизнью.
Панталоне замер. Рычит собака? Должно быть, большая собака. Наверное, голодная, злая собака. Бежать назад, откуда пришел, и бросить поиски Арлекина? Вызвав в памяти образ Авроры, он собрал всю свою храбрость, чтобы идти дальше. Сжимая собственный гульфик, он ступил в следующую комнату… мастиф с рычаньем прыгнул ему на грудь и опрокинул на мраморный пол.
— Назад! — крикнул голос.
Собака отошла, оставив дрожащего Панталоне лежать на полу.
Арлекин и горбун склонились над стариком.
— Вставай, ты цел. Кто ты? Что тебе здесь нужно? — спросил Уго.
— Это Панталоне. Он заказал скрипку. — Арлекин улыбнулся мантуанцу, лицо его приняло вопросительное выражение, он обратился к Панталоне: — Но что ты здесь делаешь? Я же сказал, что привезу скрипку, когда она будет готова.
Горбун протянул Панталоне руку, тот поднялся. Мастиф все еще рычал, показывая зубы. Актер говорил медленно, стиснув зубы, словно откусывая каждое слово.
— Я устал ждать твоего возвращения. Где ты был все это время? Я послал тебя с простым поручением, а ты исчез на сто лет. И никаких известий. Я человек терпеливый, Арлекин, но
это переходит все границы. Скоро она выйдет замуж и будет слишком поздно. — Он хватал воздух длинной костлявой рукой. — Мне нужна эта скрипка! Мантуанец жестом прервал его:
— Чтобы выполнить твою просьбу, любезный, требуется время. Я сделал для тебя скрипку, но пришлось преодолеть многие трудности. Осталось добавить еще несколько мелких деталей. И помимо этого, цена выросла вдвое.
— Вдвое! Это немыслимо! — Панталоне кипел и плевался от злости.
В гневе он повернулся к Арлекину:
— Я устраню посредника! Спасибо, Арлекин, ты свободен. Я возьму на себя доставку скрипки, ты тут больше не нужен! Так что прощай!
Он помахал рукой, словно выметая Арлекина прочь. Тот повесил голову:
— Жизнь так несправедлива, а мне вот-вот рожать! Что же мне делать?
Уго смотрел на Панталоне, но обращался к шуту:
— Не беспокойся. Я прослежу, чтобы скряга тебе заплатил. Он сделал заказ тебе, а ты мне. Цена утроилась. Старый сквалыга заплатит, вот увидишь.
Панталоне упал на колени:
— Я бедный старый, жалкий человек. Не распинай меня! Горбун скрестил руки на груди.
— Старый, да. Бедный — ничуть. Не лги мне. О твоем богатстве ходят легенды. Цена будет расти, пока не согласишься. Теперь она в четыре раза выше.
— Basta![19] Ты победил. — Панталоне поднялся на ноги, его передернуло. — Я должен ее получить. Что для этого нужно?
— Я открою тебе маленькую тайну, старик. Одной скрипки мало. Придется уговорить посредницу, сваху, переубедить ее.
— Да, беда не приходит одна. Как это сделать?
Уго задумался, поглаживая голову мастифа. Панталоне ждал. Арлекин тоже ждал, очень заинтересованный. Он знал старую деву, что была свахой, и задумался, не сумеет ли он стать, так сказать, посредником у посредника. Он облизал губы, подсчитывая возможную прибыль. Горбун оставил пса и поднял глаза:
— Можно ее подкупить. Это возможно. Но потребуется ее немного… переубедить. У нее возвышенные представления, но она, конечно, откажется от них за честную и разумную плату.
Панталоне покачал головой:
— Я обречен. Сначала четыре дня пересекаю самую скучную и унылую равнину в мире, по три шага за один раз, на самом глупом в мире осле. А теперь это! Лучше умереть.
— Да будет, будет тебе, старый Панталоне. — Мантуанец отряхнул пыль с одежды актера. — А как же Аврора? Разве все это в конце концов не окупится?
Лукавая усмешка озарила лицо Панталоне, его взгляд снова погрузился в теплую купель мечтаний.
Уго наклонил голову:
— А теперь присоединяйся к нашему пиршеству. Тебя, должно быть, мучит жажда после долгого пути. У меня есть немного местного vino nero,[20] ты должен его попробовать.
Глава 9
Еще одно чудо приписывают Камбьяти, о нем рассказал герцог. Говорят, Фабрицио вылечил тринадцать обитателей городского дома умалишенных. В тот же день тринадцать монахов из капитула иеронимитов принялись бессвязно бормотать, бегать голыми по главной площади и вести себя как одержимые. К утру недуг отступил, но стыд был так велик, что они несколько месяцев не показывались в городе.
Плод с древа познания добра и зла
Фабрицио сидел за высоким столом в своей лаборатории, читая книгу об алхимической важности ртути и способах ее применения для обогащения вещества. Он прервал чтение и поднял глаза. После исповеди герцогини преисполненные радости супруги объявили всем, что ждут ребенка. Герцог был в восторге. Будущий отец неизменно появлялся на людях с широкой улыбкой на лице. Он был особенно нежен с женой в ту неделю и выпил с друзьями море вина. Фабрицио искренне за них радовался. Он склонился над книгой и снова принялся читать.
В лабораторию вошел Омеро:
— А, вот вы где. Там приходил посыльный от… надо же, вы похожи на старого иудея, когда сидите там и читаете книгу…
— Омеро! Посыльный, что он хотел?
— Принес послание от герцога. Я взял на себя смелость его распечатать, уж больно срочное с виду.
Он протянул одной рукой конверт, а другой — само письмо.
Фабрицио покачал головой:
— И что там?
— Он велит вам тотчас явиться в замок.
Фабрицио оцепенел. Он закрыл книгу и судорожно сглотнул.
— Ступай, — с трудом произнес священник. Во рту пересохло.
Омеро немного помешкал, как обычно искусно разыгрывая пренебрежение, притворяясь, что не его отсылают, а он сам решает, когда уйти.
Фабрицио сидел и думал о жестокости герцога. Указательным пальцем он нервно постукивал по обложке закрытой книги. Он знает. Он все знает. Что я скажу? Я не могу отрицать. О Господи!
Дон Фабрицио постучал, дверь открыла служанка. За ней стояла герцогиня, заламывая руки. Буря эмоций отражалась на ее лице.
— А, вот и вы, — проговорила она.
— Да, — коротко ответил священник. — Где он?
— Идемте.
Она повернулась и пошла вверх по широкой мраморной лестнице. Фабрицио плелся сзади, сердце колотилось у него в груди.
Они подошли к двери. Герцогиня тихо постучала и вошла. Еще одна служанка, постарше, поднялась со стула.
Фабрицио удивился, увидев герцога в постели. Тот повернулся и взглянул на них:
— Дон Фабрицио, спасибо, что пришли. Но где же ваши лекарства?
— Мои лекарства?
— Да, зачем бы я еще вас приглашал?
Фабрицио зажмурился:
— Конечно, конечно. Сначала я определю недуг, а потом вернусь за подходящим лекарством.
— Пустая трата времени, когда мне так больно! Вы должны были принести их с собой.
Глаза герцога сверкали от гнева, и священник на мгновение почувствовал облегчение оттого, что не придется столкнуться с его настоящей яростью.
— Да, да. Не волнуйтесь, ваша светлость. Что вас беспокоит? Женщины покинули комнату, а герцог откинул одеяло, поднял ночную сорочку и обнажил пару сильно распухших яичек.